Операция прикрытия - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Синякин cтр.№ 76

Абакумов с запозданием понял, какого противника он пытался переиграть. Робкие попытки примириться с Берией оказались безуспешными, Лаврентий Павлович был не из тех людей, кто забывает и прощает обиды.

Отношение Хозяина к министру медленно менялось. В этом, несомненно, тоже был повинен Берия. Пользуясь близостью к Хозяину, он осторожно и умело настраивал его против Абакумова, министр чувствовал это по взглядам Хозяина, его неоправданно резким репликам, по повышенной требовательности, которая начинала граничить с мелочной придирчивостью.

Из власти не уходят просто так. Это Абакумов понимал хорошо, примеры наркомов Ягоды и Ежова не давали повода для сомнений. Говорят, что перед расстрелом Ежов пел «Интернационал». Иногда Абакумов с черной иронией спрашивал себя, что запоет, оказавшись у выщербленной стенки под дулом нагана палача.

Тем не менее он еще пытался проявлять активность.

Неожиданно оживился Рюмин. Вызванный на прием к Сталину, он не только не доложил о беседе с вождем министру. Он еще стал и надувать щеки, всем своим видом показывая, что его отношения со Сталиным Абакумова абсолютно не касаются, а поручение вождя не есть поручение, данное МГБ, но есть просьба Хозяина, адресованная лично ему, Рюмину. «Погоди, — думал с ненавистью Абакумов. — Дай уцелеть. Я тебя, сволочь, так трахну — ни один колхоз тебя не возьмет даже коз пасти!» И туг же с унынием понимал, что для этих оптимистических надежд оснований остается слишком мало.

Судя по докладам следователей, Рюмин обратился к письму кремлевского врача Лидии Тимошенко и сейчас бурно разрабатывал его, мелкая жалоба начинала разрастаться, обрастать материалами, которые придавали правдоподобность, а это обещало новый процесс.

Смущало и то, что Сталин, заинтересовавшийся проблемой странных летательных аппаратов в уральском небе, в последнее время интереса к докладам министра по это|Qпроблеме не проявлял, но у Абакумова складывалось твердое мнение, что информация Хозяину поступает по какой то иной линии, к которой не мог не быть причастен Берия. И этот факт заставлял министра переживать и тревожится, ощущение ненужности, живущее в нем последние месяцы, все обострялось. Понятное дело, сначала в тебе перестают нуждаться, потом тебе это показывают, а потом хватают за шиворот, как ненужного в доме щенка, и выбрасывают за порог. Хорошо, если все ограничится понижением в должности, как это в свое время произошло с командующим войсками в Крыму Козловым, но ведь могут и расстрелять, как генерала Павлова в первые месяцы войны. Теперь Абакумов понимал, что уйти из верхнего эшелона власти куда-нибудь во второй эшелон, затеряться среди второстепенных персонажей и больше не попадаться на глаза Хозяину и его окружения было бы идеальным решением вопроса. Сам Абакумов не мечтал о великих постах: высоко подниматься к солнцу опасно, можно крылья обжечь. Вознесенный случаем в первые ряды, сейчас он мечтал только об отступлении, пусть даже не слишком почетном, лишь бы оно дало возможность уцелеть.

В этом скорее всего и была причина того, что удивительные события на Урале не потрясли министра. Трудно удивляться, если над головой занесен меч. Думается, что французская королева Антуанетта на гильотине совершенно не удивилась, наблюдая в момент казни ангелов или бесов. Скорее бы подумала, если бы, конечно, успела: «Это за мной!»

Что и говорить, своя рубашка всегда ближе к телу, поэтому, оказавшись на краю пропасти, Абакумову абсолютно не хотелось думать о Родине и о судьбах народа. Это он оставлял другим, более способным.

События меж тем нарастали.

Среди Уральских гор было обнаружено кукушечье гнездо, при этом было совершенно непонятно, грозит ли наличие этого гнезда опасностью, или же опасности не существует.

— Какое Политбюро? — пренебрежительно сказал Сталин. — Им только намекни, обгадятся со страху. Разве ты не помнишь, Лаврентий, как они в сорок втором драпали из Москвы?

Сам он помнил, как во время немецкого наступления под Москвой решил с охранником пройтись по опустевшим кабинетам Кремля. В кабинете Микояна со стен содрали шкуры смушки, которыми они были обиты согласно вкусу хозяина. Одна шкура повисла высоко под потолком, в суматохе ее так и не сорвали. Сталин попросил охранника:

— Лейтенант, достань!

Охранник высоко подпрыгнул и сорвал шкуру. Гладя тонкие завитки серой шерсти, Сталин вернулся в свой кабинет, вызвал Поскребышева и, не глядя на него, спросил:

— Где все?

— Уехали, товарищ Сталин, — сказал Поскребышев.

— На завтра назначаю заседание Политбюро, — глухо сказал Сталин. — Всех предупредить. Тех, кто без уважительных причин будет отсутствовать, выкину из Политбюро и отправлю на лесоповал. Так и скажи.

В глубине души он был доволен случившимся. Вождь показывает личное мужество, в то время как его окружение празднует труса. В приподнятом настроении он позвонил генералу Жукову и сказал ему:

— Больше отступать некуда, товарищ генерал. Будем копать могилы здесь.

— Зачем же могилы? — возразил Жуков. — Мы еще поживем, товарищ Сталин. Мы еще повоюем.

— Тогда воюй, — разрешил вождь.

Истории годились для творимой им легенды. Но уважение к соратникам Сталин потерял раз и навсегда. Поэтому последние годы он старался приближать тех, кто в войну был на фронтах, а значит, вдали от его внимания. Само понятие фронта подразумевало наличие у человека мужества и отваги. Сталин ценил эти качества, он считал это главным наряду с жесткостью и способностью четко добиваться достижения поставленных целей. Потому он благоволил к Жукову, ценил Говорова, Чуйкова, Конева и адмирала Кузнецова, по-своему любил Рокоссовского, который не только хорошо показал себя на фронте, но и не сломался на следствии перед войной, не оговорил себя и других, как это частенько случалось. Именно за храбрость, пусть даже граничащую с глупостью, Сталин не наказал Льва Мехлиса, одного из главных виновников поражения в Крыму. Деспоты сентиментальны, они порой принимают решения под воздействием эмоций, хотя это и бывает крайне редко. Сейчас Сталин был деловит и отметал эмоции в сторону, быть может, именно потому, что перед ним сидел не герой, но человек, которого вождь уважал за острый ум и четкое понимание собственных желаний. Человек этот, как и сам вождь, был равнодушен к почестям и знал им цену, но в достижении целей умел быть жестким и решительным, даже если приходилось перешагнуть через труп в буквальном понятии этих слов.

— Надо принимать решение, — сказал Сталин, глядя на вьющиеся за окном снежинки.

— Ты — вождь, — пожал плечами Берия. — Тебе и решать, Коба.

— Я тоже могу ошибиться, Лаврентий, — не поворачиваясь, сказал Сталин.

— Ты — вождь, — повторил Берия. — Вожди не ошибаются. Даже ошибки их полны мудрости.

— Льстец, — проворчал вождь, оборачиваясь. — Почему я тебя терплю, Лаврентий? Я же вижу тебя насквозь!

— Поэтому ты меня и терпишь, Коба, — философски сказал Берия. — Когда человек понятен, в нем нет угрозы. Ты ведь знаешь, что я готов отдать за тебя жизнь.