ВОЛОС: Как не понять, гражданин начальник, не по-китайски объясняетесь, трудно вас не понять!
КОРОТКОЕ: Вот и славно. И рыло свое не криви, мы с тобой не в пансионате благородных девиц. Попадись я тебе в Харькове, ты бы меня не пирожками кормил. Так?
ВОЛОС: Ох, начальник, не попался ты мне в Харькове!
КОРОТКОЕ: Вот это уже ближе к истине. В харьковском гестапо ты мне речей о правах человека не говорил бы, знаю я, как там с нашим братом обходились. И евреев упомни, это не я им в целях экономии патронов топором темечки рубил. И евреек прямо у рвов тоже не я валял. Ты ведь, помнится, малолеток очень уважал?
ВОЛОС: Спрашивай, начальник. Что помню, то расскажу. Тебе ведь не про евреек надо знать, и зубы золотые из их хавал ты тоже подсчитывать не собираешься. Что надо? Спрашивай!
КОРОТКОЕ: Ты мне про Фоглера расскажи. И не надо пока углубляться в прошлое, те его грехи уже кому положено подсчитали. Ты мне расскажи, как в Свердловске с ним встретился, какие задания выполнял, какие суммы за это получал, кого привлекал к выполнению заданий.
ВОЛОС: Я так и думал, что этот немец нас помажет. Хрен бы вы на меня вышли, если бы не господин штурмбаннфюрер. Так ведь, гражданин начальник?
КОРОТКОЕ: Это у нас с тобой смешно получается, Волос. Это я тебя допрашиваю, а не ты меня. Вот и веди себя соответственно, я же вроде приоритеты расставил, или тебе все сначала объяснять?
ВОЛОС: Не надо. То, что вы мне уже объяснили, я усек. Вполне было доступно. Я же не двоечник, повторений не требую. Можно начать так? С штурмбаннфюрером Паулем Фоглером я познакомился в одна тысяча девятьсот сорок третьем году. К тому времени я входил в подпольную группу «За Родину и свободу», и наша пятерка занималась распространением листовок на колхозном рынке.
КОРОТКОЕ: Можно. Только про листовки и свою патриотическую деятельность покороче, а вот про то, как ты советских людей предавал и в гестапо стучал, тут излагай подробней, развернутей.
Историю падения Волоса можно было пропустить, ничем особым она не выделялась из тысяч иных историй пособников, полицаев и прочей черной пены, пузырящейся на кровавой волне военных событий той поры. И совсем не важно было, струсил Волос или поддался низменным инстинктам, был ли сознательным врагом советской власти или руководила им корысть, главное было даже не в том, почему он это делал, главным было то, что он совершил.
ВОЛОС: А когда наши начали лупить немца, я понял, что ничего хорошего от жизни мне ждать не следует. С немцами я был повязан кровью, но им я не был нужен, лагеря, в которых я работал, ликвидировались, а геройствовать в тылу русских войск, совершая диверсии и теракты, я не был готов. НКВД и до войны работал хорошо, а уж в войну совсем злым стал, я ведь знал, чем для меня все это может кончиться, грехов у меня тогда было как сала на кнуре. Документы я заранее приготовил, хорошие у меня были документы, надежные, хозяин их в гестапо пропал, а паспорт его со всеми справками я припас, догадывался, что они мне пригодятся. Ну, в общем, понял я, что мне с немцем не по пути, разошлись наши дороги, ну, ушел я с квартиры, где меня немцы перед очередной заброской держали, поселился в селе, а через неделю туда аккурат Красная Армия и пришла. Призвать меня не могли, по документам я полным инвалидом был, сам порой удивлялся, что еше на свете живу. Поэтому Красная Армия своей дорогой пошла, а я в противоположную ей сторону. И все было бы хорошо, осел бы я где-нибудь в Сибири, женился бы, может быть, только в поезде у меня все документы украли. Обратиться я никуда не мог, сами понимаете, с моими грехами только в небесной канцелярии направление получать, да и тут никаких сомнений не будет, куда это самое направление выпишут. Вот и пристал к бегунам. С этого дня все время жил на нелегальном положении. Васену случайно встретил в Вятке. Уже после войны. Он поначалу испугался, потом все-таки вспомнил меня и успокоился — уж я-то точно не пойду чекистам о его грехах рассказывать, свои гирей висят. После этого мы уже держались вместе. Вдвоем было веселей и спокойнее. Слушай, начальник, дал бы тряпку какую-нибудь кровь подтереть!
КОРОТКОВ: Пусть подсыхает. И руками не лапай, инфекцию занесешь. Потом умоешься. Рассказывай дальше.
ВОЛОС: А чего там рассказывать? Сами знаете, вывел штурмбаннфюрера на меня переводчик бывший, он тоже где-то здесь окопался. Гнида еще та, я б гопак сплясал, если бы вы и его к ногтю прижали.
КОРОТКОЕ: Спляши, а я посмотрю. Ваш переводчик через три камеры от тебя кукует. Все бумагу требует, мемуары, сука, пишет.
ВОЛОС: Веришь, начальник, даже на душе легче стало. Пусть пишет, ему, гниде, много чего рассказать надо, ты его спроси, за что ему немцы ефрейтора дали и бронзовой медалью «За храбрость» наградили. Нет, начальник, умеешь ты человека утешить, я на тебя даже за мордобой сейчас обиды не держу! Честное слово!
КОРОТКОВ: Вот и славно все у нас с тобой устроилось. Про переводчика мы еще с тобой пошепчемся. Поехали дальше.
ВОЛОС: Переводчик меня сдал, он знал, что я время от времени у Акима отлеживаюсь. Аким собачий жир варит, первейшее средство от моего туберкулеза. Когда уж окончательно прихватит, я всегда к нему, он меня своими средствами за неделю на ноги ставил! Не знаю как, но господин Фоглер меня у Хвостарева и прижал. Он опять при разведке, прибыл к нам сюда аэродромы искать. Ну, нажал на меня натурально — давай, Волос, помогай по старой Памяти, а не будешь помогать, я тебя чекистам сдам… У вас у всех одна песня, гражданин начальник, — помогай, или мы тебя к ногтю! Начал я со своими странниками эти аэродромы искать. А куда было деваться. Только ничего мы найти не успели, повязали нас. Вот и получилось, что я за чужое жито своим золотом плачу. Обидно, гражданин начальник!
КОРОТКОЕ: Все?
ВОЛОС: Как на духу, начальник. С мамой родной менее откровенным был. Так мама меня лаской брала, а у вас аргументы другие, они куда весомее будут!
КОРОТКОЕ: Саша, закрой дверь на ключ, гражданин Волос не понимает! Нехорошо обманывать, Дмитрий, очень нехорошо. А ты и Фоглера дурил, и меня сейчас собираешься надуть. Ведь ты знал, что никаких аэродромов нет. И с этими зелененькими у тебя контакты еще до Фоглера были. Вот и расскажи, что собой эти зелененькие представляют. А заодно припомни, где ты тушку одного из них взял. Ту самую, которую ты господину штурмбаннфюреру презентовал.
ВОЛОС: Вот и не верь предчувствиям. А ведь прав я был, Зойка-то на вас работала, поганка паскудная. То-то она свой нос во все дыры совала!
БАБУШ: Это вы о ком, Волос?
ВОЛОС: Да все о ней же, о помощнице вашей, о Чазовой Зое. А Васена мне еще не поверил, говорит: «Давай не будем грех на душу брать. Безобидная бабка, чего ее в озере топить!»
КОРОТКОЕ: Значит, притопили безобидную старушку?
ВОЛОС: По нашей жизни, гражданин начальник, безобидных не бывает. На иного пацана глянешь — и не подумаешь, что истинный Павлик Морозов. А старики чаще всего в Сусанины рвутся. Но мы ее не топили, Васена ее только до озера проводил, дальше она уж сама от грехов избавлялась. Предательство, начальник, самый великий грех, не зря же Иуду прокляли.