Испытывая отчаянное желание отойти от него подальше, Эмма наклонилась и подняла с земли кожаный шнурок. Она собрала волосы в тугой узел на затылке и перехватила их шнурком.
— Вы победили, мистер Синклер. — Эмма старалась говорить спокойно, хотя дрожь в руках ей так и не удалось унять. — Обещаю быть послушной пленницей, пока вы через несколько дней не доставите меня в целости и сохранности моему жениху. Я больше не стану предпринимать попыток сбежать, поэтому вы будете избавлены от обременительной обязанности наказывать меня своими поцелуями.
Эмма тщательно расправила помявшийся подол туники, как будто это было самое дорогое бальное платье.
— Что касается ваших людей, я буду стараться вести себя так, как будто вы просто устроили мне суровый нагоняй, заставив меня признать свои ошибки.
С этими словами Эмма развернулась и быстро, насколько могла, пошла прочь, расправив плечи и вздернув подбородок.
— Мисс Марлоу!
Эмма обернулась и увидела, что Джейми с непроницаемым лицом стоит на прежнем месте.
— Наш лагерь — там, — объявил Джейми, указав рукой в другую сторону, хотя на долю секунды ей показалось, что он хотел сказать что-то совершенно другое.
Проснувшись ночью, Эмма поняла, что нет больше рядом теплых мускулистых рук, защищающих ее от холода. У нее окоченели кончики пальцев на ногах, а руки покрылись гусиной кожей от холода. Эмма села, потихоньку приходя в себя от замешательства, вызванного тем, что она проснулась в незнакомом месте в окружении незнакомых людей.
На другой стороне догоравшего костра спали, завернувшись в одеяла, люди Джейми. Если бы не доносившийся оттуда время от времени пьяный раскатистый храп, их можно было по ошибке принять за крупные валуны.
Когда Джейми привел ее назад в лагерь, любопытство, с которым их встретили, мгновенно растворилось под суровым взглядом Джейми. Закусив соленой олениной с черствым черным хлебом и немного промочив горло темным горьким элем, Эмма отправилась спать. Она и не подозревала, как сильно ей будет не хватать рядом Джейми, пока не проснулась в одиночестве, ничего не соображая и дрожа от холода.
Откуда-то со стороны скал, нависших над вересковой пустошью, донесся далекий вой, от которого волосы встали дыбом. Она вскочила на ноги и нервно уставилась в темноту, кутаясь в одеяло. Ночное небо, раскинувшееся над головой, напоминало самый толстый и самый черный лед, а звезды блестели, словно осколки ледяных кристаллов. Эмме казалось, что она единственная, кто не спит во всей вселенной. Единственный живой человек.
Пока не увидела его.
Джейми дремал всего в нескольких футах от нее, прислонившись спиной к валуну и прикрывшись только плащом. Эмма нахмурилась, увидев веревку, завязанную вокруг запястья его руки, не понимая, в чем дело, пока ее взгляд медленно не переместился в поисках другого конца, который оказался привязан к ее лодыжке. Очевидно, веревку он привязал, когда она спала, причем затянул ее не слишком сильно, но любое подозрительное движение со стороны Эммы мгновенно разбудит его.
Вероятно, он не поверил ей, когда она поклялась больше не предпринимать попыток бегства. Она больше не может рисковать быть наказанной за свое непослушание его поцелуями и ласками. Джейми с самого начала предупреждал, что ей могут понравиться его прикосновения. Если бы она знала тогда, как ей это понравится, она бы учла его предупреждение.
Теперь, когда она знала о приготовленной ловушке, избавиться от нее было проще простого. Но вместо того, чтобы уйти от Джейми подальше, Эмма поймала себя на том, что направляется к нему.
Сколько же ночей он провел вот так, устроившись на холодной твердой земле без крыши над головой, которая защитила бы его от дождя, снега и сильного холода? Ему только двадцать семь лет, но его кожа, постоянно открытая солнцу и ветру, уже задубела и стала золотистой, вокруг рта залегли глубокие морщинки, а во внешних уголках глаз — привлекательные лучики.
Даже во сне в лице этого человека не было намека на доброту, не улавливался мимолетный образ мальчишки, каким он некогда был. Он даже рот во сне не открывал, его губы были плотно сжаты в одну линию, и единственным признаком уязвимости были усталые морщинки у глаз. Словно почувствовав ее внимательный взгляд, Джейми пошевелился и отвернул лицо в тень, скрываясь от ее взгляда.
Эмма вздохнула. Он отдал ей свое одеяло, но она все равно промерзла до самых костей. Эмма вдруг вспомнила, как прошлой ночью ей было уютно лежать, свернувшись калачиком рядом с Джейми, как его крепкое худощавое тело согревало ее, излучая тепло, словно печка с горящим углем в зимний снежный вечер.
Снова послышался пронзительный вой. Эмма вздрогнула и еще ближе подвинулась к Джейми. Она представления не имела, что за кровожадные звери населяют этот дикий край. Дикие кошки? Волки? Медведи? Насколько ей известно, где-то здесь высоко в скалах в поисках невинной красавицы может рыскать дракон.
Эмма бросила последний страстный взгляд на Джейми, потом наклонилась и сняла веревку со своей лодыжки.
Джейми открыл глаза с особенной легкостью, приобретенной за годы жизни в постоянной бдительности, перейдя из состояния глубокого сна к боевой готовности.
Он был прикрыт одеялом, которого не было рядом, когда он ложился спать.
И под этим одеялом находилась женщина, которой не было рядом, когда он ложился спать.
Джейми осторожно моргнул. Эмма лежала на боку, свернувшись клубочком, к нему лицом. Их тела разделяло ничтожное расстояние, не больше пяди, словно она хотела лечь к нему как можно ближе, насколько позволяла смелость, но не касаться. И это тронуло его намного сильнее, чем хотелось признаваться.
Джейми стал привыкать к тупой боли, которая мучила его в паху с тех самых пор, как ему хватило глупости похитить Эмму. Но сейчас охватившая его боль в опасной близости к сердцу была намного острее и намного настойчивее.
Рыжие ресницы покоились на веснушчатых щеках Эммы, делая ее похожей больше на ранимую семнадцатилетнюю девушку, которая искала в Лондоне любовь, а нашла лишь несчастье, чем на женщину, в которую эта девушка превратилась. Она обхватила себя руками, чтобы получше согреться, но казалось, будто она замерзла. У нее был несчастный вид. Она выглядела одинокой.
Желая направить требование о выкупе не раньше, чем они достигнут вершины горы, Джейми полагал, что за это время Хепберн изведется от ужасных видений. Но теперь Джейми сам сгорал и страдал: распростертое под тяжестью его тела бледное веснушчатое тело Эммы, ее полуоткрытые в ожидании страстного поцелуя губы. Она обвивает руками его шею, раздвигая ему навстречу свои стройные бедра, и торопит его овладеть ею.
Губы Джейми исказила печальная ухмылка. Не важно, насколько пылко Эмма принимает его поцелуи, она по-прежнему женщина Хепберна. Ему она не принадлежит и никогда не будет принадлежать. У него нет другого выхода, он должен уйти.
Эмма пошевелилась и нахмурила во сне тонкие брови. С полуоткрытых губ сорвался едва слышный сонный всхлип.