– Ты думаешь, вон там, на севере, над холмами – облака? – спросил сихан через несколько мгновений. – Нет. Это снежные пики хребта Комасон. Помнишь, я тебе рассказывал?
– О-о! – только и смог выговорить Мотылек. Он вдруг почувствовал себя невзрачной пылинкой, совершенно ничтожной среди этой грандиозной, жутковатой, нечеловеческой красоты, как тот самый мотылек-однодневка, чье имя он носил, – солнце раз пробежит по небу, и нет его…
– А там – деревня Сасоримура, – добавил Кагеру, указав вниз, на огоньки в долине. – Еще пара ри – и мы на месте. Надеюсь, поспеем к ужину – хозяйка Мамуши недурно готовит…
– Баша жена?
– У меня, слава богам, жены нет и не было. От баб одни хлопоты и неприятности. Ну, короед, соберись – нам предстоит последний бросок…
Солнце нырнуло за холмы, а Кагеру с Мотыльком начали спуск в долину. Дорога круто шла под гору, короба так и тянули вниз, ноги сами переходили на бег. Кусты орешника надвигались на тропу, растопырив колючие ветки.
– Что значит «Сасоримура»? – спросил на ходу Мотылек.
– Позор невежде, – не оглядываясь, сказал знахарь. – Разве тебя не учили старшей речи?
– Дед Хару только начал меня учить. Я знаю несколько песен и пару молитв…
– Ясное дело – у вас на юге ее давно забыли. Живая речь древнего Кирима превратилась в мертвый храмовый язык заупокойных служб и заклинаний. Остались только отдельные имена и названия, смысла которых уже никто не помнит.
– Например, Асадаль…
– Нет. Асадаль – имперское название. Раньше этот город звался по-другому. Судя по тому, что никто не может вспомнить, как именно, он носил имя какого-нибудь киримского бога. А «Сасоримура» можно перевести как «скорпионье Гнездилище». Так что внимательней смотри под ноги.
– Вы шаман этой деревни?
– Нет, конечно. У них есть свой раскрашенный плясун, который пытается исподтишка строить против меня козни. Скорее, я просто их сосед. Никаких обязанностей у меня нет, но по-соседски мы иногда оказываем друг другу мелкие услуги. Здешние жители боятся меня и в душе хотели бы, чтобы я отсюда убрался, но им выгоднее дружить со мной, чем устраивать мне пакости. Они знают, чем им это грозит…
В Сасоримуру они вошли уже в поздних сумерках. Деревня встретила их заливистым собачьим лаем. Казалось, переполошились все местные псы. Но ни одного Мотылек так и не увидел – учуяв Тошнотника, псы в ужасе замолкали, притаившись за острыми кольями изгородей. Темнота благоухала кисло-сладким цветочным ароматом, тихо шелестели невидимые сады, над дорогой носились светляки. Рот Мотылька вдруг наполнился слюной – откуда-то приплыл чарующий запах тушеного мяса с грибами.
Кагеру уверенно направился на запах еды, не смущаясь путаницей узких улочек.
– Хей, Мамуши! – громко позвал он, по-хозяйски открывая высокую калитку. – Принимай гостя!
Мотылек с любопытством вертел головой. Рядом с крыльцом росла раскидистая горная сосна. Откуда-то сверху свисала веревка с узлами и исчезала в кроне.
– А что там? – Мотылек протянул руку к веревке и немедленно схлопотал по затылку.
В темноте сада возник прямоугольник яркого света – кто-то открыл дверь и вышел на крыльцо.
– Никак господин Кагеру пожаловали? – раздался угрюмый, лишенный какой бы то ни было радости мужской голос. – Что так скоро вернулись?
– А ты бы хотел, чтобы я и вовсе не вернулся? – съязвил Кагеру. – Ну что, уже все грибы сожрали или мне немного оставили?
– Только за стол сели, – мрачно сказал мужчина. – У вас чутье, господин Кагеру. Желаете присоединиться? Мой младший вчера добыл косулю.
– Мяса не надо, а от корешков с грибной подливкой не откажусь…
Кагеру взошел на крыльцо, скинул короб на руки хозяину. Мамуши, староста Скорпионьего Гнездилища, был высокий худой мужчина лет сорока, с длинными висячими усами, унылым лицом и сонным взглядом из-под тяжелых век. Он провел знахаря внутрь, где вокруг низкого стола под масляной лампой готовилась ужинать его семья – трое женщин разного возраста и два мальчика-подростка. При виде знахаря все зашевелились, вскочили, раздался хор невнятных приветствий. Кагеру отвесил небрежный поклон и сел к столу, на место, освобожденное одним из мальчиков. Старшая из женщин, с седыми косами, в длинной расшитой рубашке, каких в дельте не носили, подошла к Мотыльку, заглянула ему в лицо, провела рукой по волосам, ласково улыбнулась.
– Хорошенький-то какой, бедняжка… Пойдем-ка, покушаем. Положи кузовок, умойся…
– Оставь его, мать, – безразличным тоном бросил Мамуши. – Господин Кагеру сам его накормит, если пожелает.
– Ничего, пусть перекусит, – позволил знахарь, непринужденно накладывая себе в тарелку ароматную грибную размазню. – С утра парнишка ничего не ел, еще свалится по дороге. Да и дома небось шаром покати – Головастик меня тоже так скоро наверняка не ждет…
Староста первый раз толком взглянул на мальчика. Мотыльку этот взгляд не понравился. Не было в этом взгляде ни капли тепла – ничего, кроме нехорошего любопытства.
– Нового мальчишку, стало быть, себе добыли?
– Добыл, – с набитым ртом подтвердил Кагеру. – А тебе какое дело?
– А никакого. Только любопытно узнать, из каких он краев?
– Не беспокойся, он нездешний. Разве сам не видишь?
– Из княжьего града, что ли? Не очень-то это хорошо… в городе все на виду…
– Бери дальше. Он с юга, из самой дельты.
Мамуши медленно покачал головой, не выражая ни удовлетворения, ни недовольства.
– Это славно, что мальчишка из дельты. А все же лучше бы подалее – к примеру, с побережья… Сирота или родители продали?
– Я же не спрашиваю, как твой сын добыл эту косулю – силками или стрелой, – резко ответил Кагеру. – Просто кушаю и наслаждаюсь.
Староста с выражением подчеркнутого равнодушия пожал плечами.
Остаток ужина прошел в молчании. Поев, Кагеру сделал старосте знак выйти с ним на крыльцо. Вскоре с улицы донесся невнятный бубнёж.
Женщины, так и просидевшие весь ужин молча, с опущенными глазами принялись убирать со стола.
– Я помогу, – подскочил Мотылек.
– Сиди уж, горюшко, – сказала со вздохом старуха. – Отдохни, пока дают. Еще набегаешься.
Мотылек остался за столом, вместе с сыновьями старосты. Подростки смотрели на дверь, куда знахарь увел их отца, с одинаковым выражением: если бы они могли поджечь эту дверь взглядами, от нее бы вмиг осталась только кучка пепла.
Потом переглянулись, обменялись тихими словами, старший повернулся к Мотыльку и прошептал:
– Убегай.
Едва слышно сказал, одними губами, но Мотылек услышал.