Антон молчал, осторожно втягивая ноздрями запах, исходящий
от ее пальцев. Запах был сложным, составленным из крема для рук, духов,
которыми пропитались рукава тонкого свитера, и мандарина. Мандарины Анита
любила больше всех прочих фруктов, постоянно их ела, и в ее доме всегда стояла замысловатой
формы синяя керамическая широкая ваза, доверху заполненная радостно-оранжевыми
шариками.
– О чем ты так глубоко задумался? – негромко
спросила она, массируя пальцами затылок Антона.
– О том, что теперь весь «Мосфильм» будет знать о моих
турецких делах. Неужели так необходимо было говорить об этом тому мальчишке из
милиции?
– Послушай меня, Антон, – голос Аниты стал
строгим, будто только что звучавшая в нем любовная мягкость замерзла и
превратилась в твердую непробиваемую массу, – эта история если кого и
компрометирует, то только меня, а вовсе не тебя. Ну что такого особенного ты
сделал? Поехал отдыхать в Турцию, один, без меня, увлекся девушкой, продавщицей
из отельного магазина, соблазнил ее. Ты же не мог предполагать, что там такие
суровые нравы. А она, между прочим, должна была тебя предупредить, что утрата
невинности может обернуться для нее трагическими последствиями. Ты поступил как
нормальный мужик: узнав, что ей предстоит освидетельствование, отвез ей денег,
чтобы она могла быстренько выехать за границу и сделать себе операцию. В чем
тебя можно упрекнуть? За что в тебя можно бросить камень? Это мне нужно
убиваться и страдать, что ты так пошло мне изменил. Но я же не убиваюсь.
– Ты не убиваешься… – он тяжко вздохнул. – Ты
вообще никогда не убиваешься, но одно дело ты, а другое – я. Ты же не такая,
как все. А я самый обычный мужик и выгляжу в этой истории полным идиотом.
– Почему? Современные мужики, самые обычные, всегда
заводят курортные романы, некоторые даже умудряются делать это в присутствии
жен. А ты ездил один. Святое дело.
– Анита, ну как ты не понимаешь! – Он поднял
голову, резко стряхнув с волос ее пальцы, поднялся во весь рост. – Да,
нормальные мужики всегда пользуются случаем, своего не упускают. Но я что-то не
слышал, чтобы кто-то из них потом раскошеливался на операции. На аборты – да,
бывает, но не на эту… как ее… гименопластику… Тем более все понимают, что своих
денег у меня нет, значит, я взял у тебя. Представляешь, что обо мне будут
говорить?
Анита тоже встала, отложив папку со сценарием на стол, и
отошла к окну. На фоне светлого осеннего неба ее силуэт с точеными плечами и
гладкой прической казался Антону изящной фигуркой из полированного дерева.
Теперь она стояла к нему спиной и говорила, не оборачиваясь:
– Милый ты мой, это обо мне будут говорить, а не о
тебе. Обо мне скажут, что я до такой степени превратилась для тебя в
мамку-няньку, что покрываю и оплачиваю твои постельные грешки. Что я до такой
степени вцепилась в тебя, что готова все тебе прощать, вплоть до измен. Что я
готова быть униженной, обманутой и обобранной, только бы ты меня не бросил. Ты
думаешь, мне это приятно? А о тебе скажут всего лишь, что ты молодец, ловко
устроился и полностью прибрал меня к рукам. Можешь рассматривать это как тонкий
комплимент, который льстит твоему самолюбию.
– Что-то мне не льстит, – буркнул Кричевец. –
Неужели нельзя было ничего придумать, чтобы не рассказывать всего этого?
– Нельзя, милый.
Она повернулась, и на лице у нее было выражение спокойного
терпения. Этот разговор Антон затевал уже в сотый раз, и у нее хватало сил не
раздражаться и не срываться, снова и снова объясняя ему логику своих и его
поступков.
– Нельзя, – повторила Анита. – Совершенно
очевидно, что милиция подозревает нас с тобой в связях с Дроновым. И совершенно
очевидно, что никаких связей с ним у нас с тобой не было и нет. Они прицепились
к тому, что мы почему-то не пошли к Косте на юбилей, и думали, что мы в это
время встречались с Юлькиным любовником и жаловались на ее сексуальные
аппетиты. И что мы с тобой должны были делать? Покорно, как агнцы, которых
ведут на заклание, соглашаться с этим? Да, мы не были у Кости, но и с Дроновым
мы не встречались. Если бы мы знали, что все так обернется, что Юлька… погибнет
и нас с тобой станут подозревать только потому, что мы не пришли к Островскому
на юбилей, я бы весь вечер понедельника провела на людях, чтобы они могли
каждую минуту мою подтвердить. Но я же, как верная подруга, отвезла тебя утром
в аэропорт, а после работы сидела дома, вот в этом самом кресле, как
привязанная, ждала сообщений от тебя. От телефона не отходила. Если бы у меня
был мобильный телефон, я могла бы спокойно ждать твоего звонка где угодно, в
любом месте, где меня могут видеть. Но мобильника у меня нет. Если бы мы знали,
что все так обернется, мы бы отменили запланированную встречу с Костей во
вторник, сходили бы к нему на юбилей, а в Турцию ты полетел бы во вторник или в
среду. Сейчас не сезон, с билетами проблем нет. Но ведь девочка позвонила тебе
в воскресенье поздно вечером, рыдала, билась в истерике, говорила о
самоубийстве. Что ты должен был ей ответить? «Подожди лезть в петлю, у меня
завтра день рождения шефа, я с ним водки попью, а потом прилечу тебя
успокаивать»? Ты считаешь, что так было бы лучше, человечнее?
– Господи, Анита, ну почему ты такая правильная? –
простонал Кричевец, подходя и обнимая ее. – Мне с тобой страшно. Я рядом с
тобой чувствую себя совершенно неполноценным.
Она на мгновение прижалась к нему, потом решительно
отстранилась:
– Ну все, зайка, прекращай ныть. Чем выпутываться из
дурацких и совершенно необоснованных подозрений, лучше объяснить милиционерам,
что тебя не было в Москве. А я ни с каким Дроновым не встречалась, потому что
сидела дома, привязанная к телефону. Сколько раз ты мне звонил из Турции в
понедельник вечером?
– Раз пять, наверное, – он пожал плечами, –
или шесть. Не помню точно.
– Ну вот видишь, милиционеры запросят телефонную
компанию, там подтвердят, что с твоего мобильного вечером в понедельник были
постоянные звонки на мой домашний номер, и мы с тобой разговаривали. Так что я
совершенно точно была дома. Поверь мне, Антон, так лучше.
– Ничего не лучше! – внезапно взорвался он. –
Для чего было выворачивать наше грязное белье наизнанку, если потом выяснилось,
что Дронова вообще в Москве не было? Не было его, понимаешь? Так что где именно
мы с тобой провели вечер того понедельника, никакого значения не имеет, мы все
равно не могли с ним встречаться.
– Мы могли встречаться с его дружками-уголовниками. И
потом, мы же действительно не знали, что его нет в Москве, и боялись, что нам
еще долго не дадут спокойно жить эти тупые менты. Они принялись допрашивать
маму, Любу, они приходили ко мне на работу, и бог его знает, что они там еще
придумали бы. А о том, что Дронов был в отъезде, нам этот маленький дурачок с
Петровки рассказал только после того, как мы ему признались насчет твоей
поездки в Турцию. Тебе не в чем меня упрекнуть, Антон.
– Ты уверена? – прищурившись, спросил он и тут же
сам испугался тех слов, которые помимо воли слетели с его языка.