Прекрасная гречанка что-то тихо промолвила новгородцу. Ее темные, как агаты, очи светились нежной симпатией к нему.
Архилох принял ставку и добавил по-русски, обращаясь к Василию:
– Евпраксия сказала, что она приносит удачу.
– Что ж, поглядим! – улыбнулся Василий и стиснул руку матроны в своей широкой ладони.
При этом он ощутил странное волнение, как юнец, впервые оставшийся наедине со взрослой женщиной.
Василию показалось, что у сидящей рядом с ним женщины тоже нарушено спокойное дыхание, иначе ее бледные щеки не зарделись бы таким ярким румянцем и грудь не вздымалась бы столь часто. Или это было вызвано переживаниями за исход последнего заезда?
Как бы то ни было, но женская рука с холодными золотыми перстнями на четырех пальцах так и покоилась в ладони Василия, не пытаясь высвободиться, покуда колесницы мчались наперегонки под рев неистовствующих трибун. У многих зрителей в этот последний заезд решалось все.
Близкое присутствие красивой благоухающей женщины с такими дивными очами и таким чарующим голосом, мягкая теплота ее руки действовали на Василия как-то успокаивающе. Более того, ему хотелось продлить это приятное ощущение, внезапно охватившее его.
Четыре колесницы, растянувшись одна за другой, летели по дромосу, делая последний круг. Впереди скакала запряжка белых лошадей, которую погонял возница в красной куртке. Василий невольно замер. Замерла и сидевшая рядом красавица. В эти минуты совершенно непередаваемое единение тел и душ заставило сердца русича и гречанки биться в унисон.
Красный возница пришел первым.
Евпраксия облегченно вздохнула и уронила голову Василию на плечо.
«Нет, – решил он про себя, – это не просто симпатия, а нечто большее. Сегодня меня постигла двойная удача!»
Одним ударом Василий отыграл все, да еще с лихвой.
– Ты и впрямь приносишь удачу, – сказал он гречанке.
В ответ матрона пригласила Василия к себе домой отпраздновать выигрыш.
Свое приглашение Евпраксия повторила также Феофилакту, Евмению и Архилоху. Василий без колебаний согласился. Остальные тоже ответили согласием.
Василий был переполнен бурной радостью. Напрягая память, он стал вспоминать уроки греческого у монаха Кирилла. Кто бы мог подумать, что это понадобится ему в жизни!
Евпраксия села в небольшой изящный возок со стеклянными оконцами, запряженный парой мулов, и поехала впереди. Мужчины ехали верхом, следуя за каретой.
Дом прекрасной гречанки находился неподалеку от ипподрома в тенистом переулке, где шелестели листвой могучие платаны за каменной изгородью близ старинной церкви.
Внутренние покои дома Евпраксии поразили Василия своей роскошью. Всюду был мрамор, блистала позолота, сияла начищенная медь. Занавески и портьеры были из тончайших тканей самых причудливых расцветок. Полы были украшены мозаикой.
Прекрасная хозяйка ввела своих гостей в триклиний, при этом она держала Василия за руку. Пока они шли сюда от самого входа, Евпраксия несколько раз заговаривала с Василием. Дышавший им в затылок Архилох быстро переводил новгородцу ее слова. Василию казалось, что Архилох им мешает. Это чувствовалось и в слегка завуалированных вопросах гречанки, в том, что она больше старалась выражать свои мысли взглядом и жестами.
– Это трапезная, – сказал Архилох Василию.
Пока рабы накрывали на стол, гостей развлекали музыкой и пением две рабыни. Одна темноволосая, с восточным лицом, играла на арфе. Другая, светлокожая и светловолосая, пела протяжную песню.
Дородный Евмений, видимо понимавший толк в музыке, с блаженной улыбкой кивал головой в такт переборам струн. Когда же певица в припеве чуть-чуть не дотянула минорное соло, Евмений подпел ей тоненьким голоском. Девушка благодарно улыбнулась вельможе.
Феофилакт сидел с задумчивым видом, глядя на носки своих сандалий. Архилох ерзал на стуле, поглядывая на проносимые мимо блюда, источавшие аппетитный аромат.
Только Василий и Евпраксия были поглощены друг другом, обмениваясь молчаливыми выразительными взглядами.
За столом больше говорили Евмений и Феофилакт, перескакивая с одной темы на другую. Архилох даже не успевал переводить Василию смысл всего сказанного ими.
Евпраксия подшучивала над Евмением, который, по ее словам, распоряжается деньгами императора, как своими собственными.
Из застольной беседы Василий выяснил, что Евмений является царским ризничим, а муж Евпраксии занимает должность друнгария флота.
Евмений, не оставаясь в долгу, молвил хозяйке с шутливой усмешкой, мол, покуда ее супруг находится в дальнем плавании, она тут развлекается на скачках.
– Я полагаю, не только на скачках, – подмигнул Евмений Феофилакту.
«В какой роскоши живут эти люди! Куда до них нашим боярам и даже князьям! – думал Василий, в сумерках возвращаясь на подворье Святого Мамонта. – Какое же тогда великолепие окружает императора ромеев!»
Какими маленькими, затерянными среди лесов и болот, показались в этот миг Василию русские города, даже славный Киев.
«Здесь, а не где-то еще, центр мира! – решил для себя Василий. – Все прочие народы, получается, живут на отшибе. По всему видать, греки – избранный Богом народ. И храмы у них красивее, и земля благодатнее, и богатств у них больше. Опять же и море у греков под боком. Тут мое место!»
Архилох рассказывал Василию еще в первую их встречу, что Империи служат и варяги, и англосаксы, и славяне… Наемники служат в ромейском войске, на флоте и даже в охране императора. Иные добиваются великих почестей, становятся военачальниками и флотоводцами, получают в награду за службу дворцы и поместья с зависимыми крестьянами. Бывали случаи, что чужеземцы становились императорами!
От честолюбивых мыслей у Василия закружилась голова. Стать полководцем ромеев – это ли не честь и слава! А там, глядишь, и в василевсы можно выйти, чем черт не шутит! В своих полководческих талантах Василий не сомневался, тем более теперь, когда в его голове бродил винный хмель. Ему надо только выучить греческий язык.
К тому же Василию хотелось встречаться с красавицей Евпраксией без надоедливого Архилоха. Василий был уверен, что красавица гречанка жаждет того же. Иначе она не обронила бы при прощании с ним многозначительную фразу: «Ну что, Василий, ты будешь учить греческий или я – русский?»
* * *
Спустя несколько дней Архилох повел Василия в термы – так греки называют свои общественные бани.
– Это самая лучшая баня в Царьграде! – говорил по дороге Архилох. – Эту баню построили при императоре Юстиниане Великом из розового мрамора. В этой бане совершают омовения только самые богатые граждане нашего города.
– Я польщен, – усмехнулся Василий.
В термах Юстиниана новгородец столкнулся с Феофилактом.