— Что?!
— Ну, усвоил истину?
— Угу…
Он подтолкнул ко мне энект-карту, сверху прикрыл светящимся всеми красками билетом.
— Ладно, топай.
На этом его интерес ко мне иссяк.
Если верить Гайрону, тот провел не одну ночь над составлением моего маршрута, с тем чтобы свести к минимуму интервалы между рейсами. По его расчетам, это должно было усложнить задачу тех, кто непременно пустится мне вдогонку. Это облегчало и мою участь: не оставалось времени на колебания. Вряд ли кто мог предположить, что на четвертые сутки своего броска через Галактику я уже буду не в состоянии не то что на колебания, а и на более простые эмоции, что превращусь в полусонный автомат для беспрестанного вранья… Сейчас до отправления транспорта до Дхаракерты — теперь он назывался «грузопассажирский блимп», что большого оптимизма не внушало, — имелось какое-то время. На поверхность Тайкуна я не попал, и особенного сожаления по этому поводу не испытывал. В других обстоятельствах было бы заманчиво прогуляться вокруг наземного космопорта Найдзан, окинуть ностальгическим взором местность, где закончилась моя эхайнская жизнь и началась жизнь человеческая… Нет, не было у меня никакой ностальгии, да и до Найдзана было далековато. Я стоял перед грандиозным видеалом внешнего обзора и рассматривал красно-лиловый диск планеты в сизом ореоле атмосферы. Сердце не замирало, воспоминания не всколыхнулись. Ничего я об этом не помнил, да и помнить не мог.
Но там, внизу, были могилы моих братьев и сестер.
Было на свете пять мальчиков и три девочки. В живых остался только один — я.
Мама рассказывала, что страшный Сидоров-Петров-Джонс забрал детские тела с собой, но ему не нужны были мертвые эхайны. И он передал их все тем же тифаниткам, которые лучше других знали, как нужно заботиться о невинных душах.
…И тут меня прижало.
Вначале мне перехватило горло. Будто я вместе с ними задыхался в расстрелянных спасательных капсулах, вместе с ними замерзал в космическом холоде, вместе с ними умирал от ужаса и безысходности.
«Мальчиков звали Нгеа Рингарэнн, Нендэ Согонекк и Нзиури Тарьярэнн, девочек — Ниэрэ Соннур и Нтеурра Тилтоэ… Один мальчик был из рода Кансатайн, и еще мальчик и девочка из рода Лаххорн…»
Конечно, у меня имелись Гелька и Алиска. Конечно… только все равно чего-то мне не хватало.
Спустя мгновение я обнаружил, что по лицу моему текут слезы. Слабость, непозволительная для эхайнского аристократа, пускай даже утомленного долгим путешествием.
Но здесь я еще оставался человеком. А люди не стыдятся слез.
5. Тайкун — Дхаракерта
Мои опасения по поводу «грузопассажирского блимпа» оправдались, но лишь отчасти.
Это был все же скорее грузовой транспорт, нежели пассажирский. Дюжина пассажиров едва ли ни бочком вынуждена была протиснуться в то, что отдаленно напоминало салон. В полумраке я не имел возможности толком разглядеть своих невольных спутников, да, впрочем, и не стремился. Все происходило в сосредоточенном молчании, как перед военной операцией. Кресел не было — их заменяли уже знакомые спальные коконы в расправленном виде. Пассажиры деловито рассредоточились по местам. Должно быть, каждый из них не раз уже проделывал подобное путешествие и знал, что не будет не только стюардесс, но и общительных соседей. Мне ничего не оставалось, как поступить тем же образом, не обнаруживая, насколько возможно, своей неопытности. Внутри кокон ничем не отличался от уже виденного на «Энергеме 86». Я вздохнул с облегчением. Мне сейчас не хотелось, чтобы кто-нибудь лез с разговорами и неуклюжими попытками прояснить мои намерения. Тем более, что я и сам уже не знал, чего хочу.
Я включил старого доброго Лантерна с его «Опусом», привычно уперся пятками в дальнюю стену и моментально отключился.
Это был короткий полет, хотя длился он не менее двенадцати часов. Я продрых момент старта и открыл глаза, когда синтезированный голос произнес над моим ухом: «Прибытие в космопорт „Дхаракерта-Единственный“. Пассажирская галерея открыта».
6. Дхаракерта. Космопорт «Единственный»
Должно быть, по мере удаления от Земли количество внимания, уделяемое одним человеком другому, падает. Если не считать внезапных всплесков любознательности, как в случае с психологом-тайкунером… В этом мире на меня вообще никто не реагировал. То, что называлось галереей, на деле напоминало собой узкую трубу с бронированными стенами, в которых через равные промежутки наличествовали узкие вертикальные окна. Оттуда, не до конца приглушенное светофильтрами, лупило наотмашь ослепительное солнце. «Надень окуляры», — буркнул проходивший мимо абориген. Окуляров у меня не было, а мовид служил неважной защитой. Жмурясь, почти наощупь я дотопал до помещения космопорта.
И угодил в пандемониум.
Дхаракерта была одним из последних человеческих миров в той зоне, которую называли Фронтир, произнося это слово с самыми разными интонациями, от восхищения до издевки. Сути это не меняло. Здесь проходила граница соприкосновения Федерации и остальной, нечеловеческой Галактики.
Я стоял под огромным куполом и потерянно озирался.
Ничего нет хорошего оказаться единственным бездельником на планете. А те несколько сотен разумных существ, что постоянно здесь обитали, были заняты большим общим делом. И, между прочим, люди составляли не более трети от их числа. То есть, лишь каждый третий, кто проходил, пробегал или проносился мимо меня, был человеком или хотя смахивал на такового.
Они строили Галактический маяк нового поколения.
Кое-что об этом я знал из рассказов дяди Кости, который во времена бурной юности был смотрителем Галактических маяков. Кое-что добавила мама, хотя и в самых иронических красках — так она всегда поступала, чтобы скрыть неприятные или болезненные воспоминания, когда не было возможности просто не вспоминать. В ту пору это были компактные, полностью автоматизированные сооружения с малой зоной покрытия — четыре или пять, максимум двенадцать, кубопарсеков. Если верить дяде Косте, это было не бог весть сколько. Поэтому маяков было довольно много, располагались они на самых негодных к обитанию планетах и требовали к себе постоянного внимания. Обслуживание сводилось к рутинному профилактическому осмотру, потому что плоддеры, что занимались этим в зоне ответственности Федерации, редко обладали познаниями, необходимыми для устранения серьезных неисправностей. «В паре со мной были вначале бывший патрульник, а потом бывший синоптик, — усмехаясь, говорил дядя Костя. — А я так вообще был никем. Бывший звездоход, несостоявшийся драйвер…» Он, конечно, приуменьшал свои достоинства, но в сигнальной гравитехнике действительно ничего не смыслил. «Мы знали только одно, — продолжал он. — Маяк должен работать. Этого требовала наша плоддерская честь. А кроме чести, у нас тогда, считай, ничего больше и не было». Так как освоение Галактики шло достаточно бурно и без маяков не было возможно пассажирское сообщение, то очень часто их ставили там, где не следовало. Поэтому маяки горели, их сносило наводнениями, их заливало потоками лавы. Иногда вместе со смотрителями, которые так ретиво спасали свою честь, что не успевали спасти жизнь.