— Значит, четверо полицейских и прокурор. Что нам о них известно?
— Прокурор Экстрём, сорок два года. Считается восходящей звездой. Работал следователем в министерстве юстиции, вел несколько громких дел. Усерден. Заботится о пиаре. Карьерист.
— Социал-демократ? — спросил Гульберг.
— Вероятно. Но не из числа активных.
— Бублански, стало быть, руководит расследованием. Я видел его по телевизору на пресс-конференции. Выступать перед камерами он, похоже, не любит.
— Ему пятьдесят два года, и у него прекрасный послужной список, однако он имеет репутацию человека строптивого. Еврей, и довольно ортодоксальный.
— А эта женщина… она кто такая?
— Соня Мудиг. Замужем, тридцать девять лет, имеет двоих детей. Карьеру сделала достаточно быстро. Я разговаривал с Петером Телеборьяном, и тот считает ее эмоциональной. Она все ставила под сомнение.
— О'кей.
— Курт Свенссон — крутой парень. Тридцать восемь лет. Изначально работал в отделе по борьбе с организованной преступностью и наделал шума года два назад, застрелив хулигана. Был оправдан по всем пунктам расследования. Кстати, именно его Бублански посылал арестовывать Гуннара Бьёрка.
— Понятно. Случай с убийством следует запомнить. Если потребуется поставить под сомнение действия группы Бублански, мы всегда сможем зацепиться за этого Свенссона как за профнепригодного полицейского. Полагаю, у нас сохранились соответствующие контакты в СМИ… А последний парень?
— Йеркер Хольмберг. Пятьдесят пять лет. Он из Онгерманланда и на самом деле является специалистом по обследованию места преступления. Года два назад ему предлагали пройти обучение, чтобы стать комиссаром, но он отказался. Его, похоже, вполне устраивает теперешняя работа.
— Кто-нибудь из них занимается политической деятельностью?
— Нет. Отец Хольмберга был в семидесятых годах муниципальным советником от Партии центра.
— Хм. Группа кажется довольно скромной. Напрашивается мысль, что она достаточно сплоченная. Можем ли мы их как-нибудь изолировать?
— В этом деле замешан еще пятый полицейский, — сказал Нюстрём. — Ханс Фасте, сорок семь лет. Мне удалось узнать, что между Фасте и Бублански возникли серьезные разногласия — настолько серьезные, что Фасте взял больничный.
— Что нам о нем известно?
— Собирая сведения, я наткнулся на очень разную реакцию. У него длинный послужной список и полное отсутствие серьезных нареканий в протоколе. Профессионал. Но иметь с ним дело трудно. Похоже, что он поссорился с Бублански из-за Лисбет Саландер.
— Как?
— Кажется, Фасте купился на историю о лесбийской банде сатанисток, о которой писали газеты. Он явно терпеть не может Саландер и сам факт ее существования считает личным оскорблением. По всей видимости, именно он стоит за половиной слухов. Я узнал от бывшего коллеги, что Фасте вообще с трудом работает вместе с женщинами.
— Любопытно, — сказал Гульберг и немного поразмыслил, потом продолжал: — Поскольку газеты уже писали о лесбийской банде, возможно, стоит развить эту линию. Доверия к Саландер это, пожалуй, не прибавит.
— Проблемой ведь являются полицейские, читавшие расследование Бьёрка. Можем мы их как-нибудь изолировать? — спросил Сандберг.
Ваденшё закурил новую сигариллу.
— Предварительным следствием руководит Экстрём…
— Но заправляет всем Бублански, — сказал Нюстрём.
— Да, но он не может действовать наперекор административным решениям. — У Ваденшё сделался задумчивый вид. Он посмотрел на Гульберга. — У вас больше опыта, чем у меня, но у всей этой истории столько нитей и ответвлений… Мне думается, что было бы разумным отсечь Бублански и Мудиг от Саландер.
— Отлично, Ваденшё, — сказал Гульберг. — Именно так мы и поступим. Бублански руководит расследованием убийства Бьюрмана и той пары из Энскеде. Саландер в этом контексте больше не актуальна. Теперь речь идет о том немце, Нидермане. Значит, Бублански с его командой надо сконцентрироваться на поисках Нидермана.
— О'кей.
— Саландер их больше не касается. Кроме того, имеется расследование событий в Нюкварне… там ведь три старых убийства и есть связь с Нидерманом. Расследованием пока занимается Сёдертелье, но эти два дела следует объединить. Значит, на некоторое время у Бублански руки будут заняты. Кто знает… может, ему удастся поймать этого Нидермана.
— Хм.
— А этот Фасте… можно ли вернуть его на работу? Он кажется подходящим человеком для проверки подозрений в отношении Саландер.
— Я понимаю вашу мысль, — сказал Ваденшё. — Следовательно, надо заставить Экстрёма разделить эти два дела. Однако это предполагает, что мы можем влиять на Экстрёма.
— Тут особых проблем возникнуть вроде бы не должно, — ответил Гульберг, покосившись на Нюстрёма.
Тот кивнул:
— Экстрёма я могу взять на себя. Думаю, он только и мечтает забыть обо всем, что касается Залаченко. Он отдал отчет Бьёрка по первому же требованию ГПУ/Без и уже заявил, что, разумеется, будет неукоснительно соблюдать все инструкции, связанные с государственной безопасностью.
— Что ты собираешься предпринять? — с подозрением спросил Ваденшё.
— Дайте мне разработать сценарий, — ответил Нюстрём. — Полагаю, мы просто-напросто аккуратно объясним ему, как он должен действовать, если не хочет, чтобы его карьера резко оборвалась.
— Серьезную проблему представляет третья часть, — сказал Гульберг. — Полиция ведь обнаружила расследование Бьёрка не собственноручно… она получила его от какого-то журналиста. А СМИ, как вы все понимаете, в нашем случае — это проблема. «Миллениум».
Нюстрём открыл свой блокнот.
— Микаэль Блумквист, — произнес он.
Все сидевшие за столом слышали о деле крупного афериста Ханса Эрика Веннерстрёма, и имя Микаэля Блумквиста было им знакомо.
— Даг Свенссон — журналист, которого убили, работал в «Миллениуме». Он собирал материал о траффикинге и в результате вышел на Залаченко. Труп Свенссона обнаружил именно Микаэль Блумквист. Кроме того, он знаком с Лисбет Саландер и все время верил в ее невиновность.
— Откуда, черт возьми, он может знать дочь Залаченко… это кажется слишком невероятной случайностью.
— Мы не думаем, что это случайность, — сказал Ваденшё. — А считаем, что Саландер является чем-то вроде связующего звена между всеми ними. Каким именно образом, нам пока неясно, но это единственное разумное предположение.
Гульберг молча начертил у себя в блокноте несколько концентрических окружностей, потом наконец поднял взгляд.