Детская книга - читать онлайн книгу. Автор: Антония Байетт cтр.№ 116

Дороти знала, что должна по-доброму относиться к Виолетте и даже негодовать, что с ней плохо обращаются. Но не могла. Она испытывала лишь глубокое замешательство и раздражение.

Виолетта сказала:

— Ты все-таки выравниваешься, девочка моя. Маленькая ты была такая щуплая, но теперь все же начала расцветать. Ты должна будешь уложить волосы в прическу, а я сделаю тебе для нее шелковых цветов. А может быть, лучше звезды и луны на каких-нибудь невесомых кружевцах. Подойдут к небу. Что скажешь?

— Делай что хочешь.

— Я уверена, ты будешь на этом балу самой красивой. Только стой прямо и не горбись. Ты всех удивишь.

Какая-то нотка звучала в этом голосе… Собственническое чувство? Беспричинная ярость?

— А ты сама что наденешь?

— А меня разве пригласили? По-моему, нет. Это ужин с танцами для молодежи. А я даже не мать, хоть и делаю кучу всего, что полагается делать матери.

Явная ирония задела Дороти, которая не знала, что думать и что сказать.

Дороти не с кем было обсудить то, что сказала Гедда, и свои чувства по этому поводу. Том как будто запер новость в чулан — словно ее никогда и не было. Филлис была «еще маленькая» — младшие сестры всегда слишком малы, чтобы с ними серьезно разговаривать. Дороти ничего не сказала и Гризельде, с которой обсуждала почти все. Она чувствовала: если она что-то скажет, выпустит на волю свои догадки, даже в разговоре с Гризельдой, они превратятся в упрямые факты. И тогда ей, Дороти, может быть, придется что-то делать, или по крайней мере начать превращаться в какого-то нового, прежде неведомого человека.

В день ужина с танцами, который Уэллвуды называли балом, Музей работал до десяти вечера, но Проспер Кейн уговорил руководство Музея закрыть коридор, ведущий к ресторану, раньше обычного, чтобы украсить залы цветами и построить помост для полковых музыкантов — скрипача, виолончелиста, флейтиста, гобоиста, кларнетиста и музыканта, игравшего на рожке. В буфете готовили еду, а в центральном зале ресторана расставили хрупкие позолоченные стулья. Центральный зал проектировался с расчетом, что его будут мыть из ведра; поэтому он был полностью отделан керамической плиткой. Зал был светлый, со светлыми витражами в огромных полукруглых окнах. Сводчатый потолок поддерживали огромные майоликовые колонны минтоновской фабрики, мятно-зеленого и кремово-белого цвета, с танцующими путти; на уровне плеч из колонн торчали крючки для верхней одежды. Пол был выложен шоколадно-коричневой плиткой, цоколи колонн — темной, среднего цвета между бордовым и умброй, а стены — желтыми, зелеными, белыми плитками с полосами и лентами сложных узоров, с текстом из Экклезиаста, выложенным светлой керамикой на красно-буром фоне: «Не в том ли благо для человека, чтобы ел он и пил и позволял душе своей изведать счастье в трудах? — XYZ». [59] Вдоль цокольных панелей стен и колонн резвились и порхали амурчики. На стенах переплелось невероятное количество разностильных орнаментов. Помещение получилось одновременно пышным и утилитарным — нечто среднее между муниципальным молокозаводом и волшебным дворцом. С потолка свисали на позолоченных стеблях электрические шары.

Помещения Королевского колледжа искусств выходили в этот же коридор, и Проспер Кейн предусмотрительно пригласил на бал студентов и преподавателей колледжа, чтобы пополнить ряды гостей. Гости прибывали в ресторанные залы с разных сторон — иные через огромные золотые двери, которые первоначально должны были стоять на входе с Кромуэлл-роуд; другие — кружным путем, через еще открытые внутренние дворики и коридоры. Мрачным звуковым фоном служили уханье молота и визг пилы, доносившиеся из закрытых частей здания, где наконец начали строить дворики и залы по проекту Астона Уэбба, победителя конкурса. Олив, цепляясь за руку Хамфри, сказала, что неизбежная пыль от строительных работ и чехлы, которыми прикрыты сдвинутые с мест стеклянные витрины, словно гробы — траурными покровами, напоминают одновременно дворец Спящей красавицы и хрустальный гроб Белоснежки. Посетители Музея глазели на девушек в бальных платьях и бархатных плащах, как на свадебных гостей или на вторжение призраков из иного мира.

В темной, теплой буфетной, отделанной сине-белой плиткой и керамическими панелями с изображением времен года, готовили и сервировали угощение: котлетки из креветок и форели, стаканчики с консоме, пирожные с вишнями, меренги, взбитые сливки. В огромной стеклянной чаше мерцал, исходя ледяным шипением, фруктовый пунш, а в запотевших, покрытых инеем бокалах медленно поднимались пузырьки шампанского, образуя тонкие цепочки. В «зеленой столовой» отцы и матери могли устроиться поудобнее, на креслах в стиле короля Иакова.

Здесь были и другие офицеры с женами, и Бэзил с Катариной, элегантной в черном шелковом платье с верхним кружевным полуплатьем, розами у талии и небольшим треном. И Серафита — без мужа, который, как она сказала, загружает вместе с Филипом печь для обжига. Серафита явилась в красновато-коричневом летящем наряде, который по случайности или намеренно соответствовал двенадцати фигурам работы Берн-Джонса, представляющим не то месяцы, не то знаки Зодиака с солнцем и луной — точно никто не знал. Она словно сошла с темно-зеленых обоев со сплетением ивовых ветвей, россыпями вишен и слив. Олив же была одета для танцев в зале с колоннами: в простое платье из богатой материи, темно-зеленое — темнее минтоновских колонн, — отделанное золотой и серебряной тесьмой.

Проспер открыл бал, пройдясь в танце вместе с Катариной, и сказал комплимент красоте ее дочери. Потом он пригласил Серафиту — она была выше его ростом и умудрялась сочетать грацию с неуклюжестью, делая слишком размашистые пируэты и не попадая в такт музыке. Молодежь сбилась в кучки — юноши отдельно, девушки отдельно, — рассеянно болтая и поглядывая через комнату. Тут были и Джулиан с Джеральдом Матьессеном — они прислонились к стене в темном углу. Проспер прошел мимо них, вернув Серафиту в «зеленую столовую», и на ходу сказал Джулиану, что молодежь должна танцевать, и Джулиан за это отвечает. И пошел разговаривать с оркестрантами, одетыми в щеголеватую форму с блестящими пуговицами.

Джулиан оглядел ресторанный зал; зал ему нравился, но он не смел этого высказать, так как знал, что Джеральд презирает эту мешанину деталей и стилей.

— Нам придется танцевать. Кого бы ты пригласил из всех этих красавиц?

— Увы, его я пригласить не могу, — sotto voce сказал Джеральд, кивая на Тома, который стоял отдельно в парадном костюме, склонив прекрасную голову над группой амурчиков на колонне. Признание красоты Тома было приятно Джулиану и в то же время на миг преисполнило его глупой, бессмысленной ревностью.

— Вон его сестра, — сказал Джулиан. — Она изменилась. Она всегда была такой мальчишницей.

— Я приглашу твою сестру, — сказал Джеральд. — Тогда мы с ней сможем поговорить о тебе. Легко и просто.

— Лучше не надо, — ответил Джулиан. — Мало ли что она может сказать.