Он снова притянул меня к себе и поцеловал с таким пылом, что
я задохнулась. Его губы, все его тело говорили яснее ясного.
— Но ведь уже утро! — изумилась я.
Кости негромко рассмеялся:
— Право, милая, не настолько уж я мертвый…
* * *
Попозже мы заказали завтрак в номер. На мой взгляд, эту
услугу изобрел посланец Небес, не иначе. Правда, к тому времени когда мы
вспомнили о еде, это уже больше походило на ланч, но я все равно попросила принести
оладьи и яичницу. Кости забавлялся, глядя, как я умяла все, что было на
тарелке, и потом начисто выскребла донышко.
— Всегда можно заказать еще. Нет нужды грызть тарелку.
— Могла бы и сгрызть. Думаю, тебя все равно больше не
пустят в этот отель, — отозвалась я, многозначительно обводя глазами
разбитую лампу, сломанный стол, запачканный кровью ковер, перевернутую кушетку
и прочие следы нашего присутствия в номере.
Казалось, здесь отбушевало сражение. А в каком-то смысле так
и было. Битва на полях любви, так сказать. Он усмехнулся, потягиваясь:
— Игра стоила свеч.
Мне попалась на глаза отметина на его левой руке. Я,
конечно, заметила ее и в первую ночь, но тогда мне было не до разговоров.
Теперь я обвела ее пальцем.
— Скрещенные кости. Очень подходящий значок. —
Татуировка была не сплошной — просто контур костей. Чернила только подчеркивали
белизну кожи. — Когда тебе это сделали?
— Шестьдесят лет назад. Получил от друга, морского
пехотинца. Он погиб на Второй мировой.
Господи, а еще говорят о разрыве между поколениями. Эта
татуировка оказалась втрое старше меня. От неловкости я перевела разговор на
другое:
— Ты узнал что-нибудь новое о Чарли?
Он, пока я заказывала завтрак, занимался компьютером. Мне не
хотелось спрашивать, каким образом он выяснял, полагается ли за Чарли награда.
Может, выставил на электронную распродажу. Один труп, хорошо прожаренный.
Первое предложение — тысяча долларов!
— Проверю, кто-нибудь мог уже клюнуть, — отозвался
он, легко выбираясь из постели.
Он был совсем голый, и я глаз не могла оторвать от его зада.
Два с лишним века, а все еще было на что посмотреть!
— Ага, е-мейл с приятным известием! Банковский трансфер
завершен, сто тысяч долларов. Чарли задел кого-то, кого лучше было не трогать.
Я сообщил ему, где можно найти тело для проверки. Хеннесси скоро об этом
услышит. Тебе опять причитается двадцать кусков, Котенок, а ведь тебе даже
целоваться с ним не пришлось.
— Я не возьму денег.
Я отозвалась не раздумывая, как бы возмущенно ни вопила
мелкая алчная половина моих мозгов. Он с любопытством разглядывал меня:
— Почему бы нет? Ты их заработала. Я же сказал, что
действую по плану, который составил, когда тебя в нем еще не было. Так в чем
дело?
Я со вздохом попыталась связно изложить путаницу чувств и
мыслей, из которых складывалась моя совесть:
— Потому что это неправильно. Одно дело, когда мы с
тобой не спали, а содержанкой я быть не хочу. Не могу быть одновременно
любовницей и партнером. В общем, выбирай сам. Если ты мне платишь, я больше с
тобой не сплю. Оставляешь деньги себе, и постель продолжается.
Кости открыто расхохотался, шагнул ко мне:
— А ты еще удивляешься, за что я тебя люблю! Если
хорошенько разобраться, ты мне платишь за то, что я тебя имею. Ведь стоит мне
перестать, и я должен тебе двадцать процентов от каждого контракта. Черт
побери, Котенок, ты снова делаешь из меня шлюху.
— Это… я не… Черт, ты же знаешь, что я имела в виду!
По правде сказать, так я об этом не думала. Я хотела
вырваться, но у него руки были тверже стали. И в глазах, вместе с искорками
смеха, мелькало что-то еще. Темно-карие кружки стали наливаться зеленым светом.
— Никуда не денешься. Я должен отработать двадцать
тысяч и намерен приняться за дело, не откладывая…
* * *
Прежде чем пройти на посадку, мы уложили колья и ножи в
коробки и передали в особую службу доставки. В наше время в аэропортах такие
строгости. В графе «Содержимое» Кости вписал: «Столовый набор». Порой у него
прорывалось нездоровое чувство юмора. Другой ручной клади у нас не было. Кости
опять пустил меня к окну, и я с нетерпением дожидалась прилива энергии в миг,
когда взревут двигатели. А он закрыл глаза, и, когда мы начали разбег, вцепился
в подлокотники.
— Тебе что, не нравится летать? — удивилась я.
Никогда не замечала, чтобы его что-то пугало.
— Вообще-то, не слишком. Один из немногих способов,
которым тип вроде меня может окончательно помереть.
Он так и не открыл глаз, когда нас вжало в сиденья при
отрыве от земли. Когда перегрузка ослабла, я подняла ему веки, и он злобно
уставился на мою усмешку.
— Ты что, не знаешь статистики? Самый безопасный вид
транспорта, если подсчитать проценты.
— Только не для вампира. Мы можем уцелеть в
автомобильной катастрофе, при крушении поезда или корабля, чуть ли не везде. Но
в падающем самолете даже нам остается только молиться. Я семь лет назад потерял
приятеля при крушении в Эверглейде. От бедняги нашли только коленную чашечку.
Вопреки его опасениям, самолет благополучно совершил посадку
в четыре тридцать. Поймать такси для Кости было проще простого. Он всего лишь
сверкал на водителя зеленым взором и принуждал того остановиться. Они
останавливались, даже если уже везли пассажиров. Такое, к моему смущению,
случилось дважды. Наконец мы поймали свободное такси и отправились ко мне
домой.
Он с самой высадки из самолета был на удивление молчалив и
нарушил молчание только за пять минут до конца дороги.
— Я так понимаю, ты не хочешь, чтобы я провожал тебя до
дверей и целовал на прощание на глазах у мамочки?
— Ни в коем случае!
По глазам было видно, что ему не понравился мой решительный
ответ.
— Все равно я хочу видеть тебя сегодня вечером.
Я вздохнула:
— Нет, Кости. Я и так почти не побуду дома. На
следующей неделе перебираюсь на новую квартиру, так что у меня остается всего
несколько дней с семьей. Почему-то мне кажется, что бабушка с дедушкой не часто
будут наезжать в гости.
— Где эта квартира?
А, я и забыла сказать…
— В шести милях от кампуса.
— Стало быть, всего двадцать минут до пещеры.
Как удобно. Этого Кости не сказал. И так было ясно.
— Я позвоню тебе в пятницу, скажу адрес. Сможешь
подъехать, когда мама уйдет. Но не раньше. Не раньше, Кости. Если не будет
новостей о Хеннесси или о том насильнике в маске — дай мне немножко времени.
Уже воскресенье.