Он повернулся. Я прищурилась и показала четыре пальца – он в
ответ показал восемь. Я поморщилась. «Восемь баксов за четыре хот-дога?» –
подумала я, передавая деньги. Да ладно, все равно дешевле, чем билеты покупать.
– Спасибо, Рэйчел, – сказал Гленн рядом со мной,
ловя из воздуха бумажный пакет, брошенный разносчиком. Положив его себе на
колени, он поймал остальные, потому что у меня рука еще висела на перевязи и,
разумеется, не работала. Один он передал отцу и Дженксу налево, следующий дал
мне, и я передала его Нику. Ник слегка улыбнулся мне и тут же стал смотреть на
поле, где разминались «Хаулеры».
У меня плечи поникли, и Гленн наклонился ко мне под
предлогом развернуть для меня хот-дог.
– Дай ему время.
Я ничего не сказала, не отрывая глаз от ухоженного стадиона.
Ник не хотел этого признавать, но между нами протянулась новая ниточка –
страха. На прошлой неделе произошел у нас болезненный разговор, когда я из кожи
вон лезла, извиняясь за то, что протащила через него такую массу лей-линейной
энергии, и объясняла, что это было случайно. Он же настаивал, что все это было
правильно, что он понимает, что он рад, что я так сделала, потому что это мне
жизнь спасло. Он говорил серьезно и от всего сердца, и я знала, что он сам
своим словам верит. Но он старался не смотреть мне в глаза и избегал
прикосновений.
Будто чтобы доказать, что ничего не изменилось, он настоял
вчера, чтобы мы ночевали вместе, и это было ошибкой. Разговор наш за ужином был
ходулен до приторности: «Как у тебя прошел день, дорогая?» «Спасибо, хорошо, а
у тебя как?» Семь часов таращились в телевизор – я сидела на кушетке, а он в
кресле у другой стены. Я надеялась, что лучше пойдет дело, когда мы легли спать
в безбожно раннее время – час ночи, но он притворился, что сразу заснул, и я
чуть не разревелась, когда я тронула его ногой, а он отодвинулся.
И достойным венцом этой ночи было, когда он в четыре утра
проснулся и попал из здорового сна в кошмар – чуть не завопил в панике,
обнаружив меня у себя в кровати.
Я тихо извинилась, что должна немедленно ехать домой – пока
не сплю, должна проверить, что Айви нормально добралась, а с ним мы потом
увидимся. Он не стал меня удерживать. Сидел на краю кровати, спрятав лицо в
ладонях, и не стал меня удерживать.
Я прищурилась на яркое солнце, шмыгнула носом, глотая
остатки слез. Это от солнца, от солнца глаза слезятся. Откусила кусок хот-дога.
Долго, с усилием жевала, и кусок камнем лег в животе, когда я его наконец
проглотила. «Хаулеры» внизу перекликались и перебрасывались мячом.
Положив хот-дог на колени на бумажный пакет, я взяла в
сломанную руку бейсбольный мяч. Губы беззвучно шевельнулись, произнося
латинские слова, а здоровой рукой я молча вычерчивала сложный узор. Когда я
произнесла последнее слово заговора, пальцы, держащие мяч, ощутили покалывание.
С меланхолическим удовлетворением я смотрела, как питчер бросил свой мяч далеко-далеко
мимо. Кэтчер потянулся было его достать, поколебался и снова встал в стойку.
Дженкс потер крылья, привлекая мое внимание, весело
приветствовал эту крупицу лей-линейной магии поднятием большого пальца. Я на
его веселый оскал ответила слабой улыбкой. Пикси сидел на плече капитана
Эддена, откуда ему было лучше видно. Они сдружились за разговором о певцах
кантри как-то вечером в караоке-баре. Что за разговор был, мне даже и знать не
хотелось. Нет, честно.
Эдден посмотрел на меня вслед за Дженксом, и глаза за
круглыми очками вдруг стали подозрительными. Дженкс отвлек его, громко
восхваляя внешность трех дам, направляющихся к бетонным ступеням. Коротышка
краснел, но продолжал улыбаться.
Благодарная Дженксу, я повернулась к Гленну и увидела, что
он свою сосиску уже доел. Надо было ему две взять.
– Как там процесс по делу Пискари? – спросила я.
Он со сдержанным энтузиазмом повернулся ко мне, вытирая
пальцы о джинсы. Без костюма с галстуком он выглядел совсем другим человеком.
Свитер с эмблемой «Хаулеров» придавал ему уютный и безопасный вид.
– Со свидетельством твоего демона, можно считать, дело
достаточно надежно, – ответил он. – Я ожидал всплеска насильственных
преступлений, но их число упало. – Он покосился на отца. – Думаю,
младшие дома ждут, пока Пискари будет официально осужден, и только тогда начнут
войну за его территорию.
– Не начнут. – Мои слова и пальцы выбросили за
пределы стадиона еще один мяч всплеском энергии безвременья.
Труднее стало брать силу из близлежащей лей-линии –
включалась охрана стадиона. – Дела Пискари взял на себя Кистен, –
сказала я мрачно. – Бизнес есть бизнес.
– Кистен? – он наклонился ближе. – Он же не
мастер-вампир. Проблем из-за этого не будет?
Я кивнула, направив не в ту сторону отбив. Игроки замедлили
движения, наблюдая с удивлением, как мяч ударил в стену и покатился в
неожиданном направлении.
Гленн понятия не имел, сколько из-за этого будет проблем.
Айви – наследник Пискари. По неписанному закону вампиров главная теперь она,
хочет она того или нет. Это перед ней, отставным агентом ОВ, ставило серьезную
моральную дилемму – конфликт между ее вампирскими обязанностями и
необходимостью быть честной перед собой. Она игнорировала призывы Пискари из
тюремной камеры, как и многое другое, что тем временем нарастало.
Прикрывшись тем предлогом, что наследником Пискари
по-прежнему считают Киста, она не стала делать ничего, утверждая, что Кист
обладает нужной хваткой, чтобы все держать по-прежнему, не говоря уж о том, что
находится на месте. Выглядело это не очень красиво, но я не стану ей советовать
браться за руководство делами Пискари. Она не только посвятила свою жизнь ловле
тех, кто нарушает закон – она сломается, пытаясь обуздать жажду крови и власти,
которые на таком посту только усилятся.
Не дождавшись новых комментариев, Гленн скомкал бумажный
пакет и сунул в карман.
– Да, Рэйчел, – сказал он, глядя на пустое сиденье
рядом с Ником, – как твоя подруга? Лучше?
Я откусила еще кусок сосиски.
– Справляется, – сказала я с набитым ртом. –
Она бы сегодня приехала, но солнце ее действительно беспокоит – последнее
время.
Много чего ее беспокоило с тех пор, как она наглоталась
крови Пискари: солнце, слишком сильный шум, отсутствие шума, тормозящий
компьютер, мякоть в апельсиновом соке, рыба у нее в ванне беспокоила, пока
Дженкс не устроил из нее на заднем дворе барбекю для своих детишек – поднять им
уровень белка перед зимней спячкой. Ее корежило и трясло сегодня после
возвращения с полуночной церковной службы, но она собиралась продолжать на них
ходить. Мне она сказала, что это ей помогает отделять себя от Пискари. Духовно
отделять, очевидно. Времени и расстояния хватило бы, чтобы прервать связь с
низшим вампиром, но Пискари – мастер. И связь будет держаться, пока он не решит
положить ей конец.
Мы с Айви постепенно находили новое положение равновесия.
Когда солнце стояло высоко и ярко, она была Айви, моя подруга и партнер,
искрящаяся едким юмором, когда мы придумывали розыгрыши для Дженкса или
обсуждали возможные перестройки нашей церкви, чтобы в ней удобнее было жить.
После заката она менялась так, что мне видеть не хотелось, что делает с ней
ночь. Она была сильной при солнце и жестокой богиней после заката,
балансирующей на грани беспомощности в той борьбе, которую вела сама с собой.