Возмездие - читать онлайн книгу. Автор: Василий Ардаматский cтр.№ 52

— С Савинковым и Филоненко.

Керенский приперт к стене — послезавтра открытие Московского совещания.

Только вышел Корнилов из его кабинета, является министр Кокошкин. Он предъявляет ультиматум: принять программу Корнилова, или он, Кокошкин, выйдет в отставку, а за ним это сделают и другие министры.

Керенский торопливо заверяет министра, что программу Корнилова никто отвергать не собирается. Более того, он заявляет, что между ним и Корниловым принципиальных разногласий нет… Непонятно? Но дело в том, что между первым и вторым приемом Корнилова у Керенского состоялся разговор с Савинковым. Были выложены и открыты все карты, и они пришли к выводу, что рвать отношения с Корниловым ни в коем случае нельзя, а главное, что это не вызывается необходимостью. По свидетельству Савинкова, он «убедил Керенского, что и у тех, кто давит на Корнилова справа, и у нас в данный момент, в общем, цель одна — спасти Россию от анархии третьей силы [10] …». И наконец, Савинков заверил Керенского («я взял это на себя»), что выступление Корнилова на Московском совещании скандального характера носить не будет…

Наверное, Савинкову не так уж трудно было убедить «непревзойденного акробата в политике» Керенского в том, что Корнилов ему не враг. Да и на самом деле, разве они, в конечном счете, враги? Лидер архибуржуазной партии кадетов Милюков свидетельствует в своей «Истории второй русской революции», что борьба между Корниловым и Керенским шла «по существу, не столько между двумя программами «революции» и «контрреволюции», сколько между двумя способами осуществить одну и ту же программу, в важности и неотложности которой для спасения нации обе стороны были согласны». Вот и генерал Деникин в своих «Очерках русской смуты» утверждает, что «в борьбе между Керенским и Корниловым замечательно отсутствие прямых политических и социальных лозунгов, которые разъединяли бы борющиеся стороны»… Ну и еще Савинков об этом же: «Я уверен, если бы удалось спасти Россию от большевизма, знамя этой победы объединило бы многих, Керенского и Корнилова — всенепременно. Но чтобы осуществилось спасение, объединение должно было произойти раньше и во имя этой победы. Но вместо этого пришлось наблюдать раскол и дробление всех потенциальных сил…»

Корнилов выступил на Московском совещании с речью, напичканной всякого рода ультиматумами, которые, в общем, сводились к требованию представить ему реальную власть для наилучшего исполнения армией своего исторического долга. И хотя за этим прозрачно виднелось требование личной военной диктатуры, Временное правительство и Керенского генерал свергнуть не предложил. О том, как удалось Савинкову и другим режиссерам Корнилова убедить его отказаться от первоначального плана разгромить Временное правительство, потом никто распространяться не будет. Однако Корнилов позже все же пояснит, что в те дни Савинков не раз давал ему понять, что приставка к правительству Керенского «Временное» — «это не этикетка, а суть его судьбы». Это объяснение для Корнилова было весьма существенным, тем более что Савинкову он верил больше, чем Керенскому, и знал, что он и относится к нему лучше.

Однако ни речь Корнилова, ни все остальное на совещании, связанные с ним, не могло Керенского успокоить… Он видит нечто очень для него опасное. В Москве Корнилову было устроено буквально царское чествование. Собирались даже организовать его торжественный въезд в Москву на белом коне. В зал совещания то и дело прибегали взмыленные курьеры, приносившие телеграммы из всех углов России и из армии. Каждая телеграмма — восторженный гимн Корнилову. О Керенском в них ни слова. После речи Корнилова в зале творилось бог знает что. Овация, митинг! От имени русского казачества поступило требование голосовать резолюцию о несменяемости главковерха Корнилова. Поздравляли Россию с обретением национального вождя. Дело дошло до того, что кто-то в глубине зала затянул «Боже, царя храни», но, правда, одинокий голос не был подхвачен и утонул в грохоте оваций Корнилову.

Керенский сидел в президиуме, опустив голову, и нервным движением руки вздыбливал свой ершик волос. А за ним из-за кулис наблюдали монархист Милюков и «революционер» Савинков, и между ними происходил знаменательный диалог, впоследствии обнародованный Милюковым.

— Неужели он ничего не понимает? — спросил Милюков.

— Он все прекрасно понимает, — ответил Савинков и в свою очередь спросил: — Неужели вы его не понимаете? Его породила революция, и он это слово произносит сто двадцать раз на день. Думаете, ему после этого так просто публично признать единомыслие с вами?

— Но он становится помехой для Корнилова — последней надежды России, — сказал Милюков…

— Я бы советовал вам не искать помех на гладкой дороге, — сказал Савинков и отошел прочь.

Милюков принял этот совет Савинкова и, как он вспоминает, немедленно сообщил его «всем, кого это касалось». И надо думать, что и Савинков прекрасно понимал всю значительность этого своего мимолетного разговора с Милюковым…

На непосвященных Московское совещание произвело странное впечатление и вызвало всеобщее разочарование. Корреспондент «Русского слова» с многозначительной торжественностью описывал съезд его участников в Москве, здание Большого театра, где они будут работать, и за каждой строкой его репортажа стояло: вот кто спасет Россию, вот когда наконец будут приняты исторические решения, которых ждет истерзанная Россия! С особой значительностью описывался приезд генерала Корнилова с личной свитой текинцев в огромных бараньих шапках и алых халатах. О прибытии Керенского сообщалось куда короче и суше, — репортер явно знает об особой роли генерала, которую он должен сыграть на совещании…

Но после первого дня работы совещания в репортерских отчетах зазвучала нотка разочарования. Ну, а после совещания на страницах газет попросту царило уныние. То же «Русское слово» в редакционной статье «Великий искус» утверждало: «Теперь, подводя общий итог историческим дням 12–15 августа, мы вынуждены открыто признать, что возвышенная, высокопатриотическая цель государственным совещанием достигнута не была…» А десятью строками ниже газета уже совершенно недвусмысленно, но, правда, пока осторожно поднимает черное знамя контрреволюции: «Никто честно и прямо не посмеет отрицать, что причиной постигшей нашу родину небывалой разрухи и анархии является не только печальное наследие старого режима, но и сама русская революция…»

Английский разведчик Локкарт, вернувшийся в Москву, чтобы быть в курсе совещания, в служебном отчете писал: «Обывательская Москва недовольна совещанием. Она ждала от него чуда, но она не знала и не должна была знать происходящего за пределами того, что стенографировалось журналистами»… Локкарт не пишет, что же происходило за кулисами совещания, но и без него все ясно. Там состоялся сговор всех сил реакции задушить надвигающуюся пролетарскую революцию и провести эту кровавую операцию под прикрытием псевдореволюционной болтовни Керенского.

Английский посол Бьюкенен о закулисной стороне совещания, конечно, знал все. В служебном донесении в Лондон он писал: «Едва успело разойтись Московское государственное совещание, как слухи о проектируемом (реакцией, естественно. — В.А.) перевороте стали приобретать более конкретную форму. Журналисты и другие лица, находившиеся в контакте с его организаторами, говорили мне даже, что успех переворота обеспечен и что правительство и Совет капитулируют без борьбы. В среду 5 сентября ко мне зашел один мой друг (агент, естественно. — В.А.), состоявший директором одного из крупнейших петроградских банков, и сказал, что он находится в довольно затруднительном положении, так как некоторые лица, имена которых он назвал (естественно, что агент их назвал, как естественно и то, что Бьюкенен оставляет их в тайне. — В.А.), дали ему поручение, исполнение которого, как он чувствует, для него едва ли удобно (естественно, что даже эти господа испытывали некоторое неудобство открыто говорить о своем кровавом заговоре. — В.А.). Эти лица, продолжал он, желают поставить меня в известность, что их организация поддерживается некоторыми важными финансистами и промышленниками, что она может рассчитывать на поддержку Корнилова и одного армейского корпуса, что она начнет операции в ближайшую субботу, 8 сентября, и что правительство (Керенского. — В.А.) будет при этом арестовано, а Совет распущен. Они надеются, что я поддержу их, предоставив в их распоряжение британские броневики, и помогу им скрыться в случае неудачи их предприятия…»