– Тут раньше была мужская палата, – сказал он после паузы.
– Почему это?
– Вот эти пятна на потолке, видите? Это от окурков. Больные стреляли ими в потолок. Это игра такая. Можно стрелять еще зажженными спичками. У кого прилипнет к штукатурке, тот и выиграл.
– Мне ничего про это не известно, – отрезала Лидия на всякий случай.
– А я вам точно говорю. Здесь были подростки. А мальчика, который лежал на этой кровати, – и он показал на незастеленную пустую сетку, где не было даже матраца, – зачем-то намазали гуталином, пока он отходил от общего наркоза.
– Нельзя ли поближе к делу, – напомнила ему Лидия Павловна. – А то мы с вами все ля-ля, ля-ля… А жизнь-то проходит.
– Можно. Конечно, можно… – гость на минуту задумался, а потом продолжил: – Я хочу загадать вам простую загадку… Две птицы, неразлучные навек, спустились на одно и то же дерево. Одна из них ест сладкие плоды, другая ничего не ест, подозревая, что плоды ядовиты. Какая из этих птиц дальновиднее?
– А что это за птицы? Вороны, галки?
– Вы уходите от ответа, – мягко заметил сладкий гражданин.
– Не знаю и знать не хочу! – вспылила Лидка. – Если не известно, что это за птицы, то как я могу судить?
– Дальновиднее третья, спустившаяся на каменистую почву. Ей нечего выбирать и не о чем беспокоиться.
Гость со значением посмотрел на бедную женщину, которая начинала выходить из себя, как выходит из кастрюли закипевшее молоко. Лидка даже слегка побледнела, не оттого, что хочет сказать гадость, а оттого, что не может это сделать сразу и в лоб.
– К чему это? Не пойму, куда клоните…
– А к тому, что от иных действий в своей жизни лучше бы уклониться. Тогда выбор не будет столь трагичен.
– Это намек? – всё более накаляясь гневом, пробормотала парикмахерша.
– Не намек, а аллегория… Сейчас, сейчас… Вы всё поймете.
Он остановился взглядом на детективе, лежащем на ее тумбочке. Цветная обложка изображала труп мужчины с перерезанным горлом, он лежал на полу ничком, а в спину его воткнула острый каблук неизвестная дама, от которой видны были лишь длинные ноги в ажурных чулках.
– Как вы думаете, она делает депиляцию?
– Наверняка, – ответила парикмахерша.
– Она очень его любила, я чувствую. Это ведь женская проза?
– Допустим, – глухо подтвердила Лидка, по-прежнему борясь внутри себя с желанием брякнуть гадость.
– Всю женскую прозу пишут мужчины.
– Вот уж нет. Там на обложке – автор, и он сфотографирован в юбке.
– Ну точно мужчина, – довольно цинично заметил гость. – Если бы он был женщиной, то сфотографировался бы в брюках. И он, наверное, изменял ей?
– Кто?
– Покойник с обложки.
– Не изменял, а развел на деньги.
– Но остался ей верен?
– Конечно. Иначе бы она вообще его расчленила.
– Можно я закурю? – вздохнул печально незнакомец. – Я не сильно вас обеспокою?
– Не обеспокоишь. Я сама закурить могу, – пообещала Лидия Павловна.
Он виновато улыбнулся. Достал из кармана пиджака похожую на подводную лодку сигару, по-видимому, очень дорогую, специальными щипчиками обрезал ее с обеих сторон и начал раскуривать от зажигалки, причмокивая, как вурдалак над счастливой жертвой в ночь полнолуния.
– Так, значит, об аллегории… Сейчас, сейчас… – он нахмурил свой лучезарный лоб с прилизанными височками.
Взял в руки детектив. Лег на незастеленную железную кровать рядом и положил книжку себе на живот. Выпустив в потолок облако сладкого дыма, требовательно спросил:
– Что видите?
– Вижу дурака с моим детективом, – все-таки не сдержалась Лидка.
– Правильно. А как ведет себя книга?
– Лежит неподвижно. А дурак задает ненужные вопросы.
– Теперь давайте попробуем с вами.
Он встал с кровати и положил детектив на живот Лидке.
– А теперь?
– Ну ладно, хватит! – потеряла терпение парикмахерша. Скинула с себя книжку и засунула ее в тумбочку. – Чего тебе надо, гад? Чего привязался, а?
– Я объясню, – мягко сказал ей тот, кого она назвала гадом. – Книга эта совершенно неподвижна и у вас, и у меня. Но если в животе есть плод, то книга начинает шевелиться, даже если она – женская проза. И падает на пол. Почему? Потому что нерожденный младенец в животе уже шевелит своими ножками и ручками. Ему хочется жизни. Не только вам и мне, но и ему, слепому, немому, мокрому, как мочалка. Логично?
– Пошел отсюда! – твердо сказала Лидка. – Ты… псих!.. Полный псих… И опасный идиот. Вон!
– Да, да, сейчас… – засуетился гость, полез в карман и вынул оттуда визитную карточку. – По этому адресу вы меня всегда найдете. Я буду рядом по первому вашему требованию…
Лидка взглянула на кусочек картона, который держала в руках. На нем было выдавлено. – «К. Гейбл. Экзекутор. Улица Навалочная, 52».
– Экзе… – попыталась повторить она. – Это ведь от «экземы»?
– В известном смысле. Но не совсем. Это вроде менеджера среднего звена, но только по морально-этической части, мадам. Иногда по судебной. Наказание. Неумолимое и лютое, часто не соразмерное с деянием, – внезапно глаза его сузились и превратились в щелки, словно у хищного зверя. – Но это не мною заведено, это испокон века, мадам.
Лидка вдруг испугалась. Испугалась не слов, уж к словам-то любым она привыкла с детства, еще с тех пор, когда добродушный после выпитого портвейна отец назвал ее прошмандовкой. А вот тон… Тон был исполнен холодного спокойствия. Закаленной стали, о которой знал Павка Корчагин. Перед ней стоял, конечно же, маньяк. И с этим его маньячеством нужно было что-то делать.
– Но разве я нарушила закон? – спросила парикмахерша по возможности ровно и холодно, так, чтобы привести собеседника в светское чувство и установить пусть не дружественный, но дипломатический контакт.
– О нет. Тысячу раз нет, если говорить о человеческом законе. Но закон Божеский вы, конечно же, преступили. За этот грех я накажу вас смертью… – последнее слово гражданин произнес нежным шепотом, взял ее руки в свои и страстно поцеловал. – Вы умрете не сразу и будете мучиться долго. Будете звать на помощь, но никто к вам не придет. Язык ваш вывалится из гортани и будет гнить наподобие оторванной подошвы. Глазные роговицы высохнут до самого дна. На уголках ваших чудесных, слегка припухлых век будет выколото иголками только одно слово: «Воздаяние». И всё для того, чтобы ваше распущенное зловонное лоно, призванное давать жизнь, навсегда замкнулось бы в самом себе… Нет лона, нет и женщины. Разве не так?..
– А-а-а!!! – Лидка не выдержала и истошно взвыла, как у машины включается сигнализация.