Через три года после выигрыша в лотерею метафорическая молния вновь ударила в Спаркл, когда ее работа была вознаграждена сторицей, и в тот день она поняла, что этот мир полон таинств и волшебства, а отдельные эпизоды ужаса придают ему реальности. Смерть являлась лишь платой за допуск в этот мир, достаточно небольшой, с учетом того, что она за это получала. Боязнь смерти означала и боязнь жизни, а последнее лишало всякого смысла саму жизнь.
И до невероятного события этого вечера Спаркл позволяла себе бояться молнии, поскольку чувствовала: жить без страха — искушать судьбу и навлекать на себя беду. Теперь, не боясь ничего, она страшилась только за Айрис, потому что девочка выполняла роль громоотвода, на который нацеливалась судьба, пребывая в дурном расположении духа. Потеря дочери стала бы той молнией, которая убила бы и Спаркл. Она не представляла себе, что сможет и дальше воспринимать мир как зачарованное место, если бы эту трудную в общении, но абсолютно невинную девочку отняли бы у нее.
Айрис стояла отдельно от матери, спиной к окнам, и мальчик держался рядом с ней, но на достаточном расстоянии, давая понять девочке, что осознает необходимость личного пространства, зоны, отделяющей ее от окружающего мира. Спаркл видела, что Уинни обладает обаянием, располагающим к нему других людей, которое со временем переборет его застенчивость.
С видимым усилием мальчик даже внес свою лепту в общую дискуссию, упомянув параллельные миры — читал о них в некоторых из своих любимых романов, — другие Земли, существующие бок о бок с нашей. Какая-то их часть практически не отличалась от нашего мира, другие — сильно разнились.
Спаркл таких романов не читала. Но за последние несколько десятилетий фэнтези, в книгах и фильмах, настолько вплелась в культуру, что она, конечно же, слышала о фантастических концепциях, которые в разговоре затрагивали ее соседи. Они говорили страстно, перебивая друг друга, и вскоре уже напоминали ей членов клуба поклонников «Звездного пути», на дискуссию которых она как-то попала в колледже, где обсуждалась истинная природа Клинтонов — или какая-то не менее значимая тема, — обсуждалась с таким пылом и таким квазинаучным языком, что два десятка участников показались ей полоумными.
Крепко обхватив себя руками, чтобы уберечься от холода, который шел изнутри, Спаркл повернулась спиной к окнам и странному лугу, на который они выходили, лицом к соседям. Дети держались чуть в стороне, остальные — доктор Кирби Игнис, Бейли, Туайла и сестры Капп — стояли кружком. Мебель, на которую они могли бы присесть, отсутствовала, на пол, грязный, в занозах и пятнах мерзкого вида плесени, садиться никому не хотелось.
Доктор Игнис, которого Спаркл практически не знала, взял дискуссию под контроль, возможно, благодаря внешности доброго дедушки, которая сама по себе успокаивала, а еще и тем, что решительно отверг версию параллельных миров, во-первых, как теоретическую, а во-вторых, уже по его мнению, маловероятную.
— Эту концепцию первоначально выдвинули в отчаянной попытке объяснить, почему наша Вселенная спроектирована с такой точностью, что зарождение жизни оказалось неизбежным.
— А зачем понадобилось такое объяснение? — спросила Эдна Капп. — Жизнь просто есть.
— Да, но, видите ли, есть и двадцать универсальных констант, от кванта действия Планка до гравитационной постоянной, и если хотя бы одну из них изменить на самую малость, вселенная обратится в хаос, потеряв способность формировать галактики, солнечные системы или планеты и поддерживать любую форму жизни. Вероятность того, что другая вселенная будет такой же дружелюбной, как наша… это просто невозможно, один к триллионам квадриллионов.
— Но жизнь… она есть, — повторила Эдна.
— Да, но специфичная природа этих констант предполагает замысел, настаивает на его наличии. Наука не может, не потерпит идею конструктора вселенной.
— Я очень даже потерплю, — заявила Эдна.
— Я о другом, — покачал головой Игнис. — Ничтожно малая вероятность того, что все двадцать универсальных констант именно такие, какие они есть, и стремление объяснить зарождение жизни без участия конструктора вселенной, заставили некоторых ученых-физиков предположить, что вселенных бесконечное множество, а не только наша. И среди триллионов, и триллионов, и триллионов вселенных есть одна — наша — с двадцатью константами, необходимыми для поддержания порядка и жизни, то есть мы своим появлением обязаны случаю, а не конструктору.
Отмахнувшись от этой гипотезы, как от назойливой мухи, Игнис продолжил:
— Во что бы мы ни верили, думать, что сейчас нас перенесло в какой-либо параллельный мир, — потеря времени. Это наша Вселенная, наша Земля, в какой-то момент далекого будущего. То, что мы видели, инопланетный ландшафт за этими окнами — результат то ли сотен тысяч лет эволюции, то ли какого-то катастрофического события, которое за несколько столетий кардинально изменило планету.
— Этот «Пендлтон» в прискорбном состоянии, — указала Марта Капп, — но не мог он простоять несколько столетий, не говоря уже о сотнях тысяч лет.
— Города нет, — напомнил ей Игнис. — Метрополис не может разрушиться и исчезнуть бесследно, уступив место траве, за несколько десятилетий.
— Почему «Пендлтон» стоит по-прежнему… и только он? — спросил Бейли Хокс. Указал на двенадцать бронзовых канделябров, появившихся в квартире Капп уже после того, как эта квартира сменила владельца, причем семь из них еще горели. — Откуда берется электроэнергия? И как лампочки накаливания могут работать через многие столетия? И остались ли в этом будущем люди? Если да, где они? Если людей нет… кто генерирует электричество?
Они переглядывались, никто не спешил предложить свою версию.
— Мы ведь попали сюда не навсегда, так? — спросила Туайла. — Не можем попасть. Должен быть путь назад.
— Своей волей нам дверь в прошлое не открыть, — ответил доктор Игнис. — Точно так же, как не мы открывали дверь, которая привела нас сюда. Она откроется при создании подходящих условий.
— Каких условий? — спросила Туайла.
Доктор Игнис покачал головой.
— Я не знаю.
— И почему только люди совершили этот… этот прыжок? — задала Туайла очередной вопрос.
— Люди и кошки, — поправила ее Эдна, когда два красивых серо-синих кота осторожно вошли в гостиную из другой комнаты. Она наклонилась и взяла одного на руки, но ее сестра не захотела расставаться с пистолетом, поэтому позволила доктору Игнису поднять с пола второго.
— Кошки и люди, — кивнула Туайла. — Плюс наша одежда и вещи, которые находились при нас. Но ничего больше.
— Любое живое существо создает слабое электромагнитное поле, — указал доктор Игнис. — Возможно, в этом причина. Переносится все, что находится в зоне действия электромагнитного поля живого существа.
— Люди и раньше исчезали из «Пендлтона», — напомнила Марта Капп. — Дети Эндрю Пендлтона, в конце тысяча восемьсот девяностых.