– Что у нас, Джанет? – спросил он, и, следуя за ним из прихожей в его кабинет, она зачитала список его встреч на вторую половину дня.
Шаса вначале подошел к телетайпу в углу и пропустил сквозь пальцы ленту с ценами. Англичане упали на два шиллинга, пожалуй, пора покупать снова.
– Позвоните Аллену и отложите встречу. Я пока не готов, – сказал он Джанет и прошел за свой стол. – Дайте мне пятнадцать минут, потом соедините по телефону с Дэвидом Абрахамсом.
Она вышла, а Шаса принялся просматривать груду телексов и срочных сообщений, которые секретарь оставила на его столе. Он работал быстро, не отвлекаясь на великолепный вид Столовой горы за окном на противоположной стене, и, когда пятнадцать минут спустя зазвонил телефон, был готов к разговору.
– Привет, Дэвид, что происходит в Йохбурге?
Вопрос был риторический: Шаса и так знал, что происходит и что он собирается предпринять. Среди документов на его столе лежали ежедневные отчеты и оценки; тем не менее он внимательно выслушал Дэвида.
Дэвида, управляющего директора финансовой группы, Шаса знал с университетских дней. Дэвид был самым близким ему человеком – за исключением Сантэн, конечно.
Хотя шахта Х’ани к северу от Виндхука по-прежнему оставалась основой процветания компании, чем была все тридцать два года с тех пор, как ее открыла Сантэн Кортни, компания под руководством Шасы расширилась и всесторонне развилась, так что ему пришлось перенести головную контору из Виндхука в Йоханнесбург. Перемещение в Йоханнесбург, коммерческий центр страны, было неизбежно, но это при всем при том был мрачный, бессердечный, непривлекательный город. Сантэн Кортни-Малкомс отказалась переезжать туда с прекрасного мыса Доброй Надежды, поэтому финансовый и административный центр компании оставался в Кейптауне. Получалось неудобное и дорогостоящее дублирование, но Сантэн всегда поступала по-своему. Более того, Шасе так было удобнее оставаться вблизи парламента; он любил Кейптаун не меньше матери и не пытался переубедить ее.
Шаса минут десять говорил с Дэвидом, потом сказал:
– Хорошо, по телефону этого не решить. Я прилечу.
– Когда?
– Завтра во второй половине дня. У Шона в десять утра регби, матч. Не могу пропустить. Я ему обещал.
Дэвид несколько мгновений молчал, сравнивая относительное значение спортивных достижений школьника с возможным вложением десяти с лишним миллионов фунтов в развитие новых золотоносных территорий компании в Свободной Оранжевой республике.
– Позвони перед вылетом, – покорно согласился он. – Я сам тебя встречу на взлетном поле.
Шаса повесил трубку и посмотрел на часы. Он хотел пораньше вернуться в Вельтевреден, чтобы побыть с детьми час до их ужина и купания. Работу можно было закончить после собственного ужина. Он начал укладывать оставшиеся бумаги в свой дипломат «Hermes» из черной крокодиловой кожи, когда в дверь постучали и вошла Джанет.
– Простите, сэр. Вот, доставили только что. Парламентский курьер, и он сказал, что это очень срочно.
Шаса взял у нее плотный конверт. На его столе стоял дорогой письменный набор, предназначенный для членов кабинета, с гербом Союза – разделенным на четыре части щитом с поддерживающими его стоящими антилопами, и под ним на ленте девиз «Ex Unitate Vires» – «Сила в единстве».
– Спасибо, Джанет.
Он пальцем вскрыл конверт и достал один-единственный листок с грифом «Министр внутренних дел». Записка была на африкаансе:
«Дорогой мистер Кортни,
Зная Ваш интерес к охоте, одна чрезвычайно значительная особа просила меня пригласить Вас в ближайший уик-энд поохотиться на антилоп-прыгунов на ранчо этой особы. На ранчо есть посадочная полоса, ее координаты – 28°32'ю. ш. 26°16'в. д.
Могу заверить вас, что охота будет хорошей, а общество интересным. Пожалуйста, дайте знать, сможете ли вы присутствовать.
Искренне,
Манфред Деларей».
Шаса улыбнулся и, негромко присвистнув сквозь зубы, подошел к крупномасштабной карте на стене и отыскал координаты. Записка означала вызов, и он догадывался, кто эта значительная особа. Ранчо расположено в Свободной Оранжевой республике, сразу к югу от золотоносных полей Уэлкома, и потребуется сделать лишь небольшой крюк, чтобы добраться туда на обратном пути из Йоханнесбурга.
«Интересно, что они задумали». Он похолодел от предчувствия. Именно такие загадки ему особенно нравились, и на листке со своим личным грифом он торопливо написал:
«Спасибо за любезное предложение поохотиться в эти выходные. Пожалуйста, передайте нашему хозяину, что я принимаю его приглашение и с нетерпением жду охоты».
Запечатывая ответ, он прошептал:
– Вам пришлось бы прибить мне ноги к земле, чтобы удержать.
* * *
В своем зеленом спортивном «ягуаре-СС» Шаса проехал в массивные белые ворота Вельтевредена. Фронтон ворот был создан в 1790 году Антоном Анрейтом, архитектором и скульптором Голландской Ост-Индской компании. Это замечательное произведение искусства служило достойным входом в поместье.
С тех пор как Сантэн передала поместье сыну, а сама поселилась с Блэйном Малкомсом по другую сторону гор Констанция-Берг, Шаса относился к Вельтевредену с такой же заботой и любовью, как она. Название означало по-голландски «всем довольный», и именно так чувствовал себя Шаса, когда заставил «ягуар» почти ползти, чтобы не запылить виноградные лозы по обеим сторонам дороги.
Сбор урожая был в полном разгаре, и яркие пятна – головы женщин, работающих на виноградниках, – соперничали с красно-золотой листвой. Когда Шаса проезжал мимо, женщины распрямлялись, улыбались и махали руками. Мужчины, согнувшиеся под тяжестью переполненных гроздьями корзин, тоже улыбались.
Юный Шон посреди поля вел один из фургонов; он заставлял тянувших повозку лошадей идти медленно, не опережая сборщиц. Фургон был завален спелыми гроздьями, сверкавшими, как рубины, в тех местах, где с ягод стерлась цветочная пыльца.
Увидев отца, Шон бросил повод возчику, который ненавязчиво присматривал за ним, спрыгнул с фургона и побежал между рядами лоз наперерез зеленому «ягуару». Ему было всего одиннадцать, но он был очень рослым для своих лет. От матери он унаследовал чистую, блестящую кожу, а от отца красивые черты, а также крепкие ноги, и бежал он, как антилопа, пружинисто и быстро. Глядя на сына, Шаса чувствовал, что его сердце вот-вот разорвется от гордости.
Шон распахнул пассажирскую дверцу «ягуара», плюхнулся на сиденье и неожиданно вновь обрел достоинство.
– Добрый вечер, папа, – сказал он. Шаса обнял его за плечи и прижал к себе.
– Привет, парень. Как сегодня дела?
Они миновали виноградник и конюшни, и Шаса поставил машину в бывшем амбаре, где держал коллекцию из дюжины классических автомобилей старых марок. «Ягуар» ему подарила Сантэн, и он ценил его даже выше «роллс-ройса» модели «Фантом-I» 1928 года, с хуперовским
[7]
кузовом, рядом с которым сейчас остановился.