Мы сидели промеж двух стульев (или, если хотите, стояли одной ногой в прошлом, а другой приветствовали будущее) и очень неплохо на этом заработали. Нас объявляли и тем, и этим, и пятым, и десятым, мы были многограннее граненого стакана и насекомьего глаза. Мы заставляли слушателей не только отбивать ногою такт, но и шевелить извилинами (сочетание, доступное далеко не каждой команде, достигнуть его ой как трудно, вы уж мне поверьте). У нас был — не сочтите за нескромность — класс.
Самым главным нашим трюком являлась… музыка, вот за то нас и любили, вот за то нас и хвалили. Как это вышло? Ума не приложу. В то время я ужасно гордился нашей такой репутацией, теперь же она кажется мне совершенно бессмысленной. Мы строили свои песни не так, как все, мы развивали основную музыкальную тему по нестандартным схемам, мы применяли необычные созвучия, неожиданные, но не раздражающие слух наслоения музыкальной ткани. Кой черт, да я же попросту пытался получить такой же самый звук, как у всех остальных, я изо всех сил старался быть нормальным. Старался — и не мог, ничего у меня не получалось, вот вам и весь секрет.
Но если меня спрашивали, как мы добиваемся того, чего добиваемся, я обычно отвечал, что все дело в мотивах. Да так оно и было. Глядя в корень, настоящим товаром является именно музыка — мотивы, которые люди могут запомнить, напеть, насвистеть или выщипать из своих собственных гитар.
А все остальное, от аккордов, аранжировки и виртуозного исполнения до имиджа, маркетинга и сценической пиротехники, все это не более чем витрина, с которой продается музыка, а в моем случае — именно мелодии, ведь мои тексты редко поднимаются над средне-приемлемым уровнем, а бывает, что и до него не дотягивают. Музыка вещь надежная, мало кому удается продать много пластинок, опираясь в первую очередь на достоинства своих стихов. К тому же музыка не нуждается в переводе.
Ну да, конечно же, мода тоже продает, и ритм продает, могут продавать и какой-нибудь конкретный стиль, и техника исполнения, и даже сам исполнитель как таковой, и промышленность изо всех сил старается увязать все это в один пакет и торговать имиджем, все это так, однако самым надежным, долговечным товаром была и остается хорошая музыка.
С другой стороны, имиджем легко манипулировать, куда легче, чем артистами, и уже поэтому большие компании так его любят. В свое время нам очень повезло, мы попали — абсолютно случайно — точно в струю. Но так вышло с нами, а уже со времен Элвиса — возможно, даже со времен Фрэнка Синатры — компании стараются устранить всякий элемент случайности и кропотливо конструируют имиджи своих групп и исполнителей. Они занимаются этим годами и добились немалых успехов, а в результате теперь, словно в насмешку, идея имиджа как едва ли не главной составляющей успеха считается настолько самоочевидной, что детишки стали лепить себе имидж сами, они трудятся над ним не меньше, если не больше, чем над своими песнями, еще и в глаза не видав ни одного рекрутера. Странные времена, странные нравы.
О-хо-хо, да разве так было во времена моей молодости! (Насколько мне известно. )
Мы гастролировали по всей Британии, по континенту и Скандинавии, и по Штатам тоже; мы записали эту самую «Сверкучую тьму» и готовились ко всемирному турне. Мы остались при «Эй-ар-си», однако выторговали для второго трехальбомного контракта условия настолько разумные и справедливые, что Рик Тамбер и по сей день болезненно кривится, вспоминая.
Мы все собирались создать собственную записывающую фирму, издавать себя самостоятельно, чтобы иметь полный контроль… но так как-то и не собрались. Все наше время и силы уходили на гастроли и записи, а организовать фирму да еще отладить ее работу — дело далеко не шуточное, в обеденный перерыв не провернешь. Я чувствовал легкое разочарование — и огромное облегчение. У меня была наготове уйма дурацких прожектов (и еще более дурацких названий). Я хотел назвать будущую фирму «Obscure Record Label»
[44]
, a когда никто меня не поддержал — полностью утратил интерес ко всей этой затее. Мы так и остались при старших ребятах, и они давали нам уйму сластей — тонны и тонны, и леденцов, и чего хочешь.
Мы пятеро выдавали валового продукта побольше некоторых стран третьего мира, но не имели при том постоянного места жительства. Когда мне нужно было зачем-нибудь знать, где я официально живу, я звонил своим адвокатам. Каждый из нас купил себе в Британии то или иное жилище, у меня было мое шотландское поместье, у Дейви — особняк в Кенте, у Уэса — дом в Корнуолле, Кристина приобрела в Кенсингтоне средних размеров многоквартирный дом, Микки поселил своих родителей около Драймена в домике с видом на озеро Лох-Ломонд, однако ни один из нас не считался постоянно проживающим на Британских островах.
Из-за налогов, конечно же; в результате нам не разрешалось проводить в Британии более трех месяцев в год, но мы и этого-то не добирали. Мы проводили так много времени на зарубежных гастролях, что не было смысла регистрироваться в британских налоговых органах (да и вообще я не считал жидковато-розовое правительство Джима Каллагана достойным моих денег… что бы я сказал про правительство теперешнее ?). Если я не ошибаюсь, во второй половине семидесятых все мы считались проживающими в Лос-Анджелесе. Если не на Каймановых островах.
Все это не имело ровно никакого значения. Мы останавливались в гостиницах, останавливались в квартирах и домах, принадлежавших звукозаписывающим студиям Парижа, Флориды или Ямайки, останавливались у своих друзей и всяких знаменитостей, иногда проводили неделю-другую в своих британских жилищах, изредка навещали родителей.
Проживали свою мечту — вернее, свои раздельные мечты.
Дейви жаждал присоединиться к сонму полубогов гитары, хотя, пожалуй, он и тогда уже знал, что их звездный час канул в прошлое. Он пришел чуть-чуть поздновато, оседлал волну, начинавшую уже рассыпаться. Недобирая хвалы и восторгов — в сравнении с тем, что Дейви считал положенным ему по праву, — он ничуть не играл от этого хуже, а пожалуй, даже и лучше, ведь ему приходилось стараться изо всех сил, выкладываться до последнего, и все равно мечта его осталась, как мне кажется, неосуществленной. Недоосуществленной .
Дейву было мало того, чтобы его упоминали через запятую в одном ряду с Хендриксом, Клэптоном или Джимми Пейджем, он хотел, чтобы их упоминали через запятую в одном ряду с ним. Но время таких легенд отошло. Он не смог бы встать на один с ними уровень, даже если бы играл ничуть их не хуже (в чем он сам ничуть не сомневался). Поэтому у него всегда оставалось к чему стремиться.
В то время это не вызывало у меня ни малейшей зависти.
Трудно сказать, как бы сложилась жизнь Дейви, достигни он поставленной цели, а так некая нереализованная часть его яркого импровизационного таланта искала и находила себе выход в грубых розыгрышах и леденящих сердце трюках. Дейвид Балфур, эсквайр, последовательно становился Дейвом Балфуром, Дейви Балфуром и наконец Психанутым Дейви Балфуром, такую кличку дали ему газеты; в кои-то веки они были недалеки от истины.