Ветер являл собой полуслучайные смещения машинных кодов, символизирующие движение языков и программ в географическом образе операционной системы, дождем же проливались необработанные данные, которые, отфильтровываясь, просачиваются из базовой реальности: ничего не значащие и статичные. Решетка огней в небесах являла собой такую же репрезентацию криптосферы, что и видимый ландшафт вокруг Сесси-на, только в меньшем масштабе.
Факультативно видимые хайвеи, дороги, пути и тропинки, пересекавшие местность, были информационными каналами для всего незараженного крипта. Данные в них двигались со скоростью, близкой к световой, а это означало, что с точки зрения времени крипта трафик осуществлялся со сверхзвуковыми скоростями. Иногда Сессин останавливался рядом с огромными шоссейными развязками, в восторге прислушивался к их жутким гипнотическим песням, пристально разглядывал их гигантские корчи, словно, сосредоточившись, пытался разгадать смысл этого движения – и каждый раз терпел неудачу.
Когда он в первый раз кого-то увидел, то испытал смесь противоречивых чувств: страх, радость, ожидание и своего рода разочарование из-за того, что он не один в этой глуши. Он увидел свет вдалеке за каменистой долиной, по которой шел, и подошел поближе, чтобы разобраться.
Одинокая старушка сидела, глядя на огонь маленького костра. Он не понимал, зачем тут разводить костер и как это делать. Старушка почувствовала, что он смотрит на нее, и позвала его.
Он раскрыл свой рюкзак и, держа его перед собой, пошел к ней. Когда между ними оставалось несколько метров, он слегка кивнул, не зная точно, какие правила вежливости здесь действуют. Она кивнула в ответ. Он сел у костра на расстоянии в четверть круга от старухи.
Он посмотрел на нее – седые, связанные в пучок волосы, свободная темная одежда, испещренное морщинами лицо. Она сидела на небольшом узелке.
– Вы здесь новенький? – спросила она. Голос у нее звучал низко, но приветливо.
– Дней сорок, – ответил он. – А вы? Она улыбнулась костру.
– А я чуть дольше. – Она насмешливо посмотрела на него. – Значит, я ваш Пятница?
Он нахмурился.
– Что вы имеете в виду?
– Это из «Робинзона Крузо». Робинзон думает, что он один на своем острове, пока не находит человеческие следы. Случается это в пятницу. Когда он встречает другого человека, то называет его Пятница. Того, кто первым встречает новоприбывшего, мы здесь называем Пятницей. – Она пожала плечами. – Традиция. Вообще-то довольно глупая.
– Значит, вы Пятница, сказал он.
Она кивнула, словно себе самой, и сказала:
– Еще одна традиция – и, я думаю, неплохая – требует, чтобы Пятница отвечал на любые вопросы новоприбывшего.
Он заглянул в ее старые темные глаза.
– У меня много вопросов, – сказал он. – Возможно, больше, чем я сам знаю.
– Такое встречается нередко. Но сначала позвольте узнать, что привело вас сюда?
Он повернул руки ладонями вверх.
– Ход событий, вот и все.
Она кивнула с понимающим видом, но ему показалось, что он был невежлив с ней. Он добавил:
– Я нажил себе врагов в том мире, и меня чуть было не уничтожили. Один друг – Вергилий для моего Данте, если вам угодно, – увел меня оттуда в то святилище, которое являет собой этот мир.
– Данте, не Орфей? – спросила она, улыбаясь. Он хохотнул в ответ.
– Мэм, я не поэт и не музыкант и, кажется, до сих пор так и не нашел своей Эвридики, а потому не мог и потерять ее.
Она неожиданно по-детски улыбнулась.
– Ну что ж, – сказала она, – что же вам рассказать?
– Давайте лучше просто поговорим. Может быть, я выясню то, что мне надо, в процессе нашего разговора.
– Почему бы и нет? – кивнула она. Она выпрямилась. – Я не буду спрашивать вашего имени, сэр. Наши старые имена могут быть опасны, а нового, думаю, вы себе еще не выбрали. Меня здесь зовут Прокопия. Вы не устали?
– Нет, – сказал он.
– Тогда я расскажу вам мою историю. Я здесь, как и многие, оказалась из-за несчастной любви…
Она поведала ему немного о своей жизни до того, как оказалась в крипте, подробно остановилась на обстоятельствах, которые привели ее именно на этот уровень, и поделилась всеми приобретенными здесь знаниями, которые могли быть ему полезны.
Он вставлял свои замечания, и она, казалось, была удовлетворена.
Но в основном он слушал, а слушая, учился. Он решил, что ему нравится эта женщина. Было очень поздно, когда они пожелали друг другу спокойной ночи и уснули.
Ему снился далекий замок, прекрасная музыка и давно утраченная любовь.
Утром, когда он проснулся, она уже поднялась и собиралась уходить.
– Я должна идти, – сказала она. – Я думала предложить вам мои услуги в качестве проводника, но полагаю, в ваших блужданиях есть какая-то цель, и я не хочу, чтобы мой путь повлиял на ваш.
– Это значит, что вы вдвойне добры и мудры, – сказал он, поднимаясь и отряхиваясь. Она протянула руку, и он пожал ее.
– Надеюсь, мы еще встретимся, сэр.
– И я тоже. Счастливого вам пути.
– И вам. Прощайте.
Постепенно ему стало попадаться все больше и больше странников. Он обнаружил, что, как и говорила Прокопия, эти странники по отраженному миру, и люди, и химерики, были либо изгнанниками, как и он (некоторые сами выбрали такую судьбу, некоторые стали изгнанниками по принуждению), либо нелегальными туристами; искатели приключений приходили вкусить всю необычность этой аномальной парадигмы базовой реальности.
Внутри этого ущербного человеческого сообщества, с которым он время от времени контактировал, возникли своего рода вторичные экосистемы; были такие, кто охотился за другими путниками (в некоторых случаях принимая форму животных, но так делали не все), и те, кто существовал, казалось, только ради совокуплений с другими. Следствием этих соитий становились личности, сочетавшие в себе черты обоих любовников, обычно обуянные той же жаждой, которая стала причиной их рождения, а потому тоже искавшие подобных союзов.
Большинство из тех, кого он встречал, хотели всего лишь выслушать его историю, а если и обменяться, то лишь информацией; он никому не говорил, кем был когда-то, но был счастлив разделить с другими свои знания об этом уровне крипта. Его не удивило и не разочаровало, когда он понял, что секс совсем перестал интересовать его.
Он обнаружил, что в его рюкзаке есть три вещи: меч, плащ и книга. У меча было спиралевидное металлическое лезвие, его можно было растянуть на два метра, и оно не отличалось остротой, но давало электрический разряд, вполне способный оглушить даже крупного хи-мерика или по меньшей мере самого крупного из тех химериков, что нападали на него. Плащ он рассматривал как хамелеоновское одеяние, поскольку тот плащ мимикрировал под окружающий ландшафт и давал ему идеальную маскировку. В некотором роде плащ был эффективнее меча.