— Да... но...
— Что — но? — спрашиваю я, чувствуя прилив неистовой верности Нику и одновременно презрения к Эйприл.
— Но... не похоже, что он приезжал посмотреть школу.
Мое молчание говорит само за себя. Эйприл ждет, а потом продолжает:
— Он был с Вэлери Андерсон.
Несмотря на ясный намек, в голове у меня по-прежнему туман.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Они стояли на парковке. Вместе. С ее сыном Чарли. Он сажал Чарли на заднее сиденье ее машины.
— Ясно, — говорю я, пытаясь осмыслить эту картину, стараясь найти ей логическое объяснение.
— Мне очень жаль, — произносит Эйприл.
— Что значит твое «мне очень жаль»? Что ты имеешь в виду? — спрашиваю я с нарастающим раздражением.
— Я ничего не имею в виду. Я просто подумала, тебе следует знать... Подумала, тебе следует знать, что Роми сказала, будто это выглядело... ну... странно... то, как они стояли там вместе.
— И как же это было? — резко бросаю я. — Как они стояли?
— Ну... как пара, — неохотно заканчивает Эйприл.
Изо всех сил стараясь, чтобы голос не дрожал, я говорю:
— Мне кажется, что вы обе поспешили сделать крайне отвратительный вывод.
— Ни с какими выводами я не спешила. Я понимаю, это может быть совершенно невинно. Он мог приехать в школу для знакомства, как ты и сказала, разузнать все для Руби и, находясь там, случайно встретиться с Вэлери... на парковке.
— А что другое могло быть? — спрашиваю я с нарастающим возмущением.
Когда же Эйприл не отвечает, я резко продолжаю:
— Что у моего мужа была неуместная встреча на парковке «Лонгмера»? То есть, Эйприл, я не специалист по романам, но могу представить себе кучу мест получше... Мотель, например. Или бар...
— Я не говорю, что у него роман, — с паникой в голосе оправдывается Эйприл, явно улавливая мое настроение. Она откашливается и лихорадочно идет на попятную. — Я убеждена, Ник никогда не вступит в неподобающие отношения с матерью пациента.
— Да. Не вступит, — самоуверенно заявляю я. — Он ни с кем в такие отношения не вступит.
Кейт садится прямее, шлет мне улыбку, говорящую «так держать, девочка», и, сжав кулак, делает жест, будто дергает за веревку.
Снова следует неловкое молчание, потом Эйприл спрашивает:
— Ты не очень на меня сердишься?
— Нет, нисколько, — цежу я сквозь зубы, желая, чтобы она поняла, в каком я бешенстве. Я хочу донести до нее, что считаю крайне неприличным с ее стороны распространение сплетен о моем муже, что она загубила мои выходные своей манерой нагонять страх, разносить слухи, лезть не в свои дела. Я едва не говорю Эйприл, что это ей не мешало бы повнимательнее присмотреться к своей жизни, прикинуть, чего в ней не хватает, какую пустоту она пытается заполнить.
— Ладно. Хорошо. Нормально, — лепечет Эйприл. — Я вовсе не хотела спровоцировать неприятности... просто я... просто я бы хотела, чтобы ты тоже сообщила мне, если бы увидела Роба с кем-то... Даже если бы это и выглядело совершенно невинно... Просто я думаю, что для этого и существуют подруги. Мы, девушки, должны держаться вместе... присматривать друг за дружкой.
— Я ценю это. Можешь поблагодарить и Роми. Но для беспокойства оснований нет.
Затем я коротко с ней прощаюсь и даю отбой, глядя на Кейт.
— Что случилось? — спрашивает она, широко распахнув глаза, на ресницах еще лежит вчерашняя тушь.
Я излагаю суть, ожидая ее реакции.
— Думаю, этому есть нормальное объяснение. По-моему, тут много случайной ерунды. И мне кажется, твоя подруга Эйприл просто дура.
Я киваю и отодвигаю от себя тарелку.
— А ты что думаешь? — осторожно спрашивает Кейт.
— Я думаю... я думаю, мне надо домой, — говорю я, и голова у меня кружится.
— Сегодня? — разочарованно, но ободряюще уточняет Кейт.
— Да. Думаю, это нельзя откладывать... Мне нужно поговорить с мужем.
ВЭЛЕРИ: глава тридцать вторая
На следующее утро она просыпается в каком-то блаженном ступоре, не в силах заставить себя сдвинуться с того места на кровати, где несколько часов назад лежал Ник, целуя ее в последний раз, обещая запереть за собой дверь и позвонить ей утром, хотя и так уже было утро.
Не открывая глаз, Вэлери прокручивает в голове начало вечера, воспроизводит каждую драгоценную подробность; все ее чувства в смятении, она перевозбуждена. Она чувствует его мускусный запах на простынях. Слышит, как он тихо произносит ее имя. По-прежнему видит очертания его крепкого тела, двигающегося в полумраке. И по-прежнему чувствует его везде.
Вэлери поворачивается на бок, чтобы посмотреть на часы, как раз вовремя: Чарли на цыпочках проходит мимо ее комнаты, явно стараясь не шуметь.
— Куда это ты направляешься? — спрашивает она, натягивая на себя одеяло. Голос у нее хриплый, как после концерта или вечера, проведенного в шумном баре, и это непонятно, так как она полностью уверена, что прошедшей ночью не издавала никаких звуков.
— Вниз.
— Есть хочешь?
— Пока нет, — отвечает он, крепко держась левой рукой за широкие перила красного дерева — одна из самых любимых Вэлери деталей этого дома, особенно в Рождество, когда она украшает их гирляндой. — Я просто хотел посмотреть телевизор.
Она кивает, давая сыну полную свободу действий. Он улыбается и, спустившись по лестнице, исчезает из виду. Только тогда, оставшись лежать и глядя в потолок, Вэлери начинает постепенно осознавать тяжесть своих поступков. Она переспала с женатым мужчиной, отцом двух маленьких детей. Более того, она сделала это, находясь под одной крышей с собственным ребенком, нарушив важнейшее правило матери-одиночки, одно из ее личных правил, которому она неукоснительно следовала в течение шести лет. Она успокаивает себя: Чарли пушкой не разбудишь даже после менее напряженного дня, чем вчерашний. Да все равно, какая разница, поскольку он мог проснуться. Мог подойти к ее спальне и толкнуть дверь, загороженную только маленькой кожаной тахтой и общей грудой их одежды. Он мог увидеть их вместе, двигающихся под одеялами, поверх одеял, по всей комнате.
Она, наверное, сошла с ума, решает Вэлери, если сделала такое. И честно говоря, это она подтолкнула его и к переходу наверх, в ее спальню, и к самой близости, когда посмотрела Нику в глаза и прошептала: «Да, сегодня, пожалуйста, сейчас».
Если не считать помешательства, есть только одно объяснение — она тоже влюбляется в него, хотя ей и приходит в голову, с равной долей цинизма и надежды, что между этими двумя чувствами нет большой разницы. Она думает о Лайоне, о том, когда в последний раз испытывала нечто, отдаленно похожее на это, вспоминает временное безумие их отношений, как она всем сердцем и разумом верила, что они настоящие. Не ошибается ли она снова, спрашивает себя Вэлери, обманутая мощным влечением, потребностью заполнить пустоту в своей жизни, поиском отца для Чарли?..