— Я могу устроить много дел, но не официальное армейское слушание, проводимое человеком чести, — усталым голосом отозвался Марий. — Все может быть устроено только на суде в Риме. А теперь последуй моему совету и ложись спать. Я приду к тебе завтра, ближе к вечеру.
— Не раньше? Разве слушание дела не завтра?
— Слушание отложено на день, потому что мне нужно проделать необходимые упражнения, иначе я никогда не смогу достаточно поправиться, чтобы стать консулом в седьмой раз. — Гай Марий обернулся, выходя из палатки, и улыбнулся своему сыну издевательской усмешкой. — Я должен поехать кататься верхом, эти несчастные так мне велят. Во время прогулки я буду представлен свидетелю обвинения — но вовсе не для того, чтобы убедить парня изменить его показания, сынок. Мне не разрешается вести с ним частные разговоры. — Он перевел дух. — Мне, Гаю Марию, какой-то претор указывает, как себя вести! Я готов простить тебе убийство военного халтурщика, который допустил уничтожение армии, Марий-младший, но никогда не прощу, что ты поставил меня в положение потенциального пособника!
* * *
Когда во второй половине следующего дня группа конников собралась, Гай Марий чрезвычайно корректно держался с Публием Клавдием Пульхром, темноволосым молодым человеком с довольно виноватым видом, который явно хотел бы находиться где-нибудь подальше. Когда они тронулись, Марий поехал вместе с Цинной и его легатом Марком Цецилием Корнутом. Цезарь держался позади. Кавалькаду замыкали контуберналы. Убедившись, что никто из группы толком не знает местность, Луций Декумий взял на себя роль проводника.
— В миле отсюда открывается прекрасный вид на Рим, — сообщил он. — Это как раз то расстояние, которое нужно проехать Гаю Марию.
— Откуда ты так хорошо знаешь Тибур? — спросил Марий.
— Мой отец и мать пришли в Рим из Тибура, — ответил глава экспедиции, участники которой растянулись вдоль тропинки, постоянно и круто поднимавшейся вверх.
— Я и не думал, что в твоем бесчестном теле найдется крестьянская косточка, Луций Декумий.
— На самом деле нет, Гай Марий, — бодро откликнулся Декумий через плечо. — Но ты знаешь, каковы женщины! Моя мать таскала нас сюда каждое лето.
День был погожим, и солнце припекало, но прохладный ветер дул в лицо наездникам, и они могли слышать, как мечется Анио в своей теснине. Шум реки то становился громче, то почти совсем затихал. Луций Декумий ехал шагом, и время шло почти незаметно. Лишь очевидное удовольствие Мария заставляло остальных признать, что все это предприятие чего-то стоит. Публий Клавдий Пульхр думал, что встреча с отцом Мария-младшего окажется для него невыносимым испытанием, но после того, как она состоялась, постепенно успокоился и даже принялся беседовать с прочими молодыми людьми. Цинна, сопровождавший Мария, поинтересовался, собирается ли тот прозондировать почву в поисках соглашения с обвинителем его сына. Цинна был убежден, что именно в этом состояла цель поездки. Будучи сам отцом, он знал, что пошел бы на любую уловку, если бы его сын угодил в такую переделку.
— Здесь! — с гордостью объявил Луций Декумий, придержав коня, так что остальная часть отряда обогнала его. — Вид, достойный того, чтобы приехать сюда, не так ли?
И это действительно было так. Конники находились на небольшом уступе на склоне горы. Там от откоса отделился большой обломок; утес отвесно обрывался над лежащими далеко внизу равнинами. Стоя здесь, зрители могли проследить воды Анио, мерцающие солнечными бликами, вплоть до их слияния с Тибром — голубым змеящимся потоком. А впереди, за местом соединения двух рек, лежал Рим — яркий разлив красочных пятен и кирпично-красных крыш; там сверкали статуи на крышах храмов, и в прозрачном воздухе у самого горизонта проглядывало даже Тусканское море.
— Мы здесь значительно выше Тибура, — донесся сзади голос Луция Декумия, который как раз слезал со своего коня.
— Как мал город, если смотреть с такого большого расстояния, — удивленно заметил Цинна.
Все, кроме Луция Декумия, подались вперед, и группа перемешалась.
— О, посмотри! — воскликнул юный Цезарь, пиная свою заартачившуюся лошадь. — Вон акведук Аниен! Разве он не похож на игрушку? И разве он не прекрасен? — Мальчик адресовал эти вопросы Публию Клавдию, который, казалось, также был в восхищении от открывшегося вида.
Оба подъехали так близко к краю обрыва, что их лошади едва могли держаться на нем, и, улыбаясь друг другу, наслаждались удивительным зрелищем.
Поскольку отсюда открывался поистине величественный вид, прочие были полностью поглощены им. Поэтому никто не заметил, как Луций Декумий вытащил из большого кошелька, притороченного к поясу его туники, некий предмет в форме буквы Y, и никто не видел, как он заложил зловредный металлический шип в прорезь посреди ленты из лайковой кожи, соединявшей концы деревянной рогульки. Так же небрежно и открыто, как если бы он хотел зевнуть или почесаться, он поднял деревянный предмет на уровень глаз, растянул лайковый ремешок, насколько мог, тщательно прицелился и отпустил.
Лошадь Публия Клавдия заржала, попятилась, забила передними ногами. Публий Клавдий инстинктивно вцепился в гриву, чтобы удержаться на ее спине. Забыв об опасности, угрожавшей ему самому, юный Цезарь передвинулся вперед и ухватился за узду лошади Публия Клавдия. Все произошло так быстро, что после никто не мог быть уверен ни в чем, кроме очевидного факта: юный Цезарь действовал с хладнокровной храбростью, свойственной людям намного старше его. Лошадь мальчика также поддалась панике и попятилась, ударив боком Публия Клавдия, ее передние ноги соскользнули в пустоту. Обе лошади с ездоками перевалились через край утеса, но каким-то чудом юный Цезарь, уже во время падения, сбалансировал на наклонном крае своего седла и спрыгнул на уступ. Он сумел удержаться и, как кошка, выкарабкался на безопасное место.
Все столпились на краю пропасти, бледные, с вытаращенными глазами. Прежде всего они желали убедиться, что с юным Цезарем все в порядке. И только затем заглянули за край утеса. Далеко внизу лежали разбитые туши двух лошадей. И Публий Клавдий Пульхр. Наступило молчание. Они старались расслышать зов о помощи, но улавливали только шум ветра. Все было неподвижно, даже сокол в вышине.
— Отойди оттуда! — раздался чей-то голос. Луций Декумий схватил юного Цезаря за плечо и дернул прочь от обрыва. Опустившись на колени, он дрожащими руками ощупал мальчика с головы до ног, чтобы убедиться, не сломаны ли у него кости. — Почему ты это сделал? — шепнул он так тихо, что никто, кроме юного Цезаря, не мог его услышать.
— Пришлось, чтобы все выглядело убедительно, — последовал ответный шепот. — В какой-то момент мне показалось, что его лошадь не пойдет вперед. Надо было удостовериться. Я знал, что выберусь.
— Как ты узнал, что я собираюсь сделать? Ты даже не смотрел в мою сторону!
Юный Цезарь сердито вздохнул:
— О, Луций Декумий! Я знаю тебя! И я знаю, почему Гай Марий послал за тобой незамедлительно. Лично мне все равно, что будет с моим двоюродным братом, но я не хотел бы, чтобы Гай Марий и наша семья были опозорены. Слухи — это одно, а свидетель — совсем другое.