Будда на чердаке - читать онлайн книгу. Автор: Джулия Оцука cтр.№ 24

Другая жила в большом городе и в день отъезда впервые в жизни надела брюки.

«Мне сказали, там, куда нас посылают, ходить в платьях не придется».

Третья перед отъездом первый раз сделала прическу в салоне красоты.

«Я мечтала об этом всю свою жизнь».

Одна из нас покидала свою рисовую ферму в Виллоус с крошечной статуэткой Будды в кармане и твердила, что в конце концов все будет хорошо. «Боги не оставят нас», — говорила она. Ее муж уезжал в грязной рабочей одежде, а в ботинке у него были спрятаны все деньги, которые им удалось скопить. «Ровно пятьдесят центов», — сообщал он всем и каждому и при этом улыбался и подмигивал. Некоторые из нас уезжали без мужей, которые были арестованы в первые недели войны. Без детей, которых мы отослали домой несколько лет назад.

«Я попросила родителей позаботиться о детях, чтобы у меня была возможность целый день работать на ферме».

Один мужчина, живший в Лос-Анджелесе, на Первой Восточной улице, увозил с собой белый ящичек с пеплом усопшей жены, который висел у него на шее в шелковом мешочке.

«Он без конца говорит о ней».

Один мужчина, который жил в центре Хейворда, увозил коробку шоколадных конфет — ее подарила ему китайская пара, взявшая в аренду его магазин. Еще один мужчина, имевший виноградник в Динубе, увозил ненависть к соседу, который пообещал купить у него плуг, да так и не заплатил.

«Этим чертовым американцам нельзя доверять».

Один мужчина из Сакраменто уезжал с пустыми руками. Он весь дрожал и выкрикивал что-то нечленораздельное. Асаё — самая красивая из нас — уезжала из Редвуда с тем же самым ротанговым чемоданом, который купила на пароходе двадцать три года назад.

«Он все еще как новенький!».

Ясуко покидала квартиру в Лонг-Бич, забрав с собой лишь письмо от мужчины, который не был ее мужем; она аккуратно положила его на дно сумочки. Масаё уезжала, успев попрощаться с младшим сыном Масамити, который лежал в больнице в Сан-Бруно, где ему неделю спустя предстояло умереть от свинки. Ханако кашляла и подозревала, что серьезно больна, но на самом деле у нее была самая обычная простуда. Мацуко страдала от головной боли. У Тосико поднялась температура. У Сики началась истерика. Мицуё сильно тошнило, и вскоре выяснилось, что она беременна, впервые в сорок восемь лет. Нобуэ больше всего тревожило, не забыла ли она выключить утюг, которым утром перед отъездом разглаживала складки на блузке. «Мне надо вернуться», — заявила она мужу, который стоял, глядя в пространство, и ничего не ответил. Тора увозила с собой венерическую болезнь, которую подцепила в последнюю ночь работы в борделе «Все для вас!». Сасико продолжала учить английский алфавит, словно это был самый обычный день. Фитаэ, которая говорила по-английски лучше всех нас, не проронила ни слова. Ацуко тосковала по деревьям в своем фруктовом саду.

«Я посадила их своими руками».

Миёси горевала по любимой лошади. Сацуё ждала своих соседей, Боба и Флоранс Элдридж, которые обещали прийти попрощаться. Цугино уезжала со спокойной совестью, потому что перед отъездом склонилась над колодцем и открыла ему страшную тайну, которую хранила много лет.

«Я насыпала пепла в рот своему новорожденному ребенку, и он умер».

Киёно расставалась со своей фермой на Уайт-роуд в убеждении, что наказана за грех, совершенный в прошлой жизни.

«Наверное, я наступила на паука».

Сецуко, прежде чем покинуть свою ферму в Гридли, перерезала на заднем дворе всех кур. Тиэ покидала свой дом в Глендейле, горюя по старшей дочери Мисудзу, которая пять лет назад бросилась под трамвай. Сутеко, у которой не было детей, уезжала, охваченная чувством, что жизнь прошла мимо. Сидзуэ покидала рабочий лагерь номер восемь, что на Вебб-Айленд, бормоча сутру, о которой не вспоминала тридцать четыре года.

«Мой отец каждое утро читал ее перед алтарем».

Кацуно покидала прачечную своего мужа в Сан-Диего, бормоча: «Пожалуйста, кто-нибудь, разбудите меня». Фумико, прежде державшая меблированные комнаты в Кортленде, просила у всех прощения за обиды, которые она, возможно, им причинила, пока муж не приказал ей держать язык за зубами. Мисуё уезжала, сердечно простившись со всеми и ни на кого не держа зла. Тиёко, которая всегда настаивала, чтобы ее звали Шарлотта, теперь требовала, чтобы ее звали Тиёко.

«Больше мне не придется менять имя».

В чемодане Иё звонил будильник, но она не стала его доставать. Кимико забыла на кухонном столе сумочку, а когда спохватилась, возвращаться было поздно. Харуко оставила на чердаке маленькую бронзовую статуэтку смеющегося Будды, который продолжал смеяться после того, как дом опустел. Такако спрятала в подвале под кухней мешок риса, чтобы ее семье было чем питаться, когда они вернутся обратно. Мисаё оставила на крыльце пару деревянных сандалий, словно в доме по-прежнему кто-то жил. Року отдала серебряное зеркало своей матери соседке Луизе Хастингс, и та обещала сохранить зеркало до ее возращения.

«Я сделаю для тебя все, что в моих силах».

На шее у Мацуё красовалось жемчужное ожерелье, которое ей подарила хозяйка, миссис Бантинг, в благодарность за то, что она двадцать один год содержала в безупречном порядке ее дом в Уилмингтоне.

«Половину моей жизни».

В сумочке у Сумико лежал конверт с деньгами, полученный от второго мужа, мистера Хоуэлла из Монтесито, который в последний момент сообщил ей, что никуда не собирается уезжать.

«Она вернула ему кольцо».

Тиёно из Колмы думала о младшем брате Дзиро, которого летом 1909 года отправили в лепрозорий на острове Осима.

«С тех пор мы о нем не говорили».

Аюми из Эденвилля беспокоилась, не забыла ли положить в чемодан свое счастливое красное платье.

«Без него мне не будет удачи».

Нагако из Эль-Серрито сожалела о том, что не успела сделать.

«Перед отъездом я хотела воскурить фимиам на могиле своего отца».

Ее дочь Эвелин без конца повторяла: «Поспеши, мама, а то опоздаем». Среди нас была женщина поразительной красоты, которую никто прежде не видел. Она без конца моргала и растерянно озиралась по сторонам. Говорили, что муж держал ее взаперти, в подвале дома, чтобы другие мужчины на нее не заглядывались. Мужчина из Сан-Матео вез с собой комплект клюшек для гольфа в кожаном чехле и ящик виски «Олд Парр».

«Я слышал, он был личным камердинером Чарли Чаплина».

Среди нас был мужчина, имеющий духовный сан, — преподобный Сибата из Первой баптистской церкви, он убеждал всех покаяться и простить обиды. Другой, в лоснящемся коричневом костюме, — повар Канда из ресторана «Ябу нудл» — убеждал преподобного Сибату оставить нас в покое. Среди нас был чемпион по рыбной ловле из Писмо-Бич, который вез с собой любимую бамбуковую удочку и сборник стихотворений Роберта Фроста.

«Это все, что мне действительно нужно».