Украденный сон - читать онлайн книгу. Автор: Александра Маринина cтр.№ 24

– Скажите, Вика никогда не приходила к вам на вокзал?

Вопрос этот Колобову явно не понравился. Ухмылка исчезла, он набычился и стал отвечать сквозь зубы.

– А чего ей там делать?

– Я не спрашиваю вас, что ей там было нужно, я спрашиваю, не видели ли вы когда-нибудь Викторию Еремину на Савеловском вокзале. И если видели, то когда, с кем она была, подходила ли к вашему киоску и что при этом говорила. Вопрос понятен?

– Не было ее там. Ни разу не видел.

– А вы никогда не приходили к ней на работу?

– Зачем? Чего я там забыл? Я и знать не знаю, где она работала.

И так без конца – «не знаю, не помню, не был, не видел…».

– Когда вы узнали, что Еремина исчезла?

– Лелька сказала… в конце октября, что ли. Вроде того.

– Что конкретно она вам сказала?

– Что Борька Вику разыскивает, она на работу не ходит и дома ее нет.

– В тот период ваша жена никуда не уезжала из дома? В другой город или просто к подруге на несколько дней?

– Вроде нет.

– Вроде? Вы обычно бываете в курсе, где находится Ольга?

– Обычно – нет. Меня сутками дома не бывает. Я через день работаю, так что…

– А в те дни, когда вы не работаете?

– Тоже дома не сижу. И Ольгу не проверяю. Главное – чтобы в доме было чисто и еда приготовлена. Остальное – не мое дело.

– Она же ваша жена. Неужели вам безразлично, где она бывает и что делает?

– Почему безразлично?

– Вы, по-моему, сами так сказали.

– А по-моему, я так не говорил.

– Вы сами в конце октября никуда не уезжали?

– Нет.

– Все время работали через сутки?

– Все время.

– Придется съездить на вокзал, поспрашивать у местной торговой публики об этом Колобове, – задумчиво сказала Настя. – Что-то он задергался, когда его спросили, не видел ли он Вику на вокзале. Один человек едет на Савеловский, другой – к Ольге Колобовой. Быстренько.

– Да сколько же можно! – жалобно причитала Колобова, прехорошенькая пухленькая блондинка с огромными серыми глазищами, пышным бюстом и изящными ногами. Пытаясь создать видимость тонкой талии и стройных бедер, она носила слишком узкие джинсы и слишком свободный пуловер. Даже разговаривая с представителями уголовного розыска, она не потрудилась вынуть изо рта жевательную резинку, из-за чего ее речь, и без того медленная, с тягучими гласными, казалась одновременно и детской, и жеманной.

– Вы уже в который раз меня допрашиваете.

– Я вас не допрашиваю. Мы просто побеседуем. Скажите, Ольга, почему вы бросили работу и сидите дома?

– Вася настоял. Ему домработница нужна, а не жена. А мне так даже лучше дома быть, чем стены штукатурить.

– И вам не скучно?

– Не-а, не скучно. Наоборот, хорошо. У меня раньше никогда своего дома не было, сначала детдом, интернат, потом общага, зато теперь я целый день убираюсь, полы намываю, пыль протираю, ванну надраиваю. Готовлю тоже с удовольствием.

– Для чего же так стараться, если муж работает через сутки, а в свободные дни тоже дома не сидит?

– Для себя стараюсь. Я прямо балдею от этого. Вам не понять.

– А готовите для кого? Тоже для себя?

– Тоже. Хватит с меня детдомовской баланды. И потом, Василий любит гостей приводить, и всегда без предупреждения, прямо как будто нарочно делает. Если в доме накормить нечем – скандал. Так что я постоянно нахожусь в боевой готовности.

– Бывает, что он приводит гостей, а вас нет дома?

– Часто бывает. Я же не пришпиленная к этой хате, а он заранее не говорит, когда придет и с кем.

– И как же тогда? Тоже скандал?

– Не-а. – Комочек жевательной резинки, мелькнув между мелкими неровными зубками, перекочевал с одной стороны на другую. – Ему главное – чтобы чистота была и полный холодильник, разогреть он и сам может. Когда гости в доме, я ему вообще не нужна. Я у него вроде мебели.

– И вам не обидно?

– А чего обижаться-то? Я ж не по любви замуж выходила.

Ваське домохозяйка нужна, а мне – квартира, чтобы своя, со своей кухней, со своей ванной. Пока я в общежитии стройтреста жила, у меня и надежд никаких не было на собственную хату.

– Ваш муж никуда не уезжал в конце октября?

– Нет, это точно. Он ни одного дня на работе не пропустил.

– Откуда вы знаете?

– Я езжу на вокзал, проверяю.

– Что?!

Просто поразительно, насколько эта жеманная пушистая белая кошечка была откровенна. Трудно было понять, то ли это неприкрытый цинизм, демонстративно не желающий рядиться в одежды благопристойности, то ли искренность дошедшей до отчаяния женщины, которая уже не может и не хочет лгать ни самой себе, ни другим.

– Только вы ему не говорите, ладно? Он меня сразу прибьет, если узнает. Понимаете, он меня в этой квартире не прописал, так что, если он надумает разводиться, я опять в общежитие загремлю. У него в прошлом году любовь сделалась, ну прямо неземная какая-то, и я здорово испугалась, что он меня бросит и на этой девке женится. Он тогда мне все голову морочил, что в другой город за товаром едет, мол, послали его, а сам у нее торчал, а может, и ездил с ней куда-нибудь. Так вот с тех пор я его постоянно проверяю: на работе ли или опять свалил с бабой. Он мне, конечно, изменяет, не без того, но это – пусть, лишь бы не всерьез, лишь бы не выгнал. Так и живу теперь: он в восемь утра на работу, а через два часа я за ним, издали гляну – сидит в своем киоске, и домой возвращаюсь. Потом ближе к ночи еще разочек съезжу. Точно вам говорю, он за последние два месяца ни одного рабочего дня не пропустил. Даже когда его избили, и то денек всего отлежался, в свой выходной, а на другой день с битой рожей потащился торговать. Его понять можно, он же в этом киоске не хозяин, ему платят процент с того, что он наторгует. Пропустит день – меньше получит.

– А как же с той женщиной? Вы говорили, он тогда целые дни пропускал, не работал.

– Ну, у нее денег было много, она, видно, ему подбрасывала. Но вообще-то Васька жадный, за копейку удавится, потомуто я и насторожилась, когда узнала, что он на работу не ходит. Сразу поняла, что это не обычная шлюха, которых он каждый день меняет, а что-то другое. Шлюхам-то своим он и пачки сигарет не подарит.

– Еще вопрос. Как получилось, что вы уволились из стройтреста, но остались прописанной в общежитии? Вас должны были сразу же выписать, разве нет?

– Не-а, я же детдомовский лимит. Меня нельзя выписать без моего согласия, даже если я на предприятии уже не работаю.