Дочь пекаря - читать онлайн книгу. Автор: Сара Маккой cтр.№ 43

– Я пытаюсь понять, почему ты так поступила. – Диди потерла виски и сузила глаза.

– Знала, что ты не поймешь, – проворчала Реба. – Поэтому ничего и не рассказываю.

Диди села рядом, кулаком подперла щеку.

– А что тут понимать? Сказала бы просто: я влюбилась! Уж я бы как-нибудь сообразила. Но ты же не сказала ни слова! – Она с надеждой посмотрела на Ребу: – Ты любишь его?

Реба уткнула нос в ладони. Ладони пахли швейцарским сыром. Она не знала, что ответить. Все сложно. Она любила Рики, но, может, недостаточно. Это как чизкейк. Она думала, что любит чизкейк, но, возможно, только потому, что ела его втайне. Теперь можно не прятаться, но ведь хочется попробовать все остальное: рулеты с чеддером, пирожные с кремом, гамбургеры и говяжий сатэй, масляные блины с рубленой телятиной, и все это со взбитыми сливками. Весь мир на вкусовых сосочках. Неужели снова чизкейк, пусть она когда-то жаждала его, пусть даже он был самым любимым ее лакомством? И как объяснить это Диди?

Она закрыла лицо и прошептала сквозь пальцы:

– Он чизкейк.

– Что? Чизкейк?! – вскинула брови Диди. – И, кстати. Я думала, что ты все это не ешь. Ты меня заставила усыновить теленка, господи прости!

Реба застонала. Как все сразу навалилось. Она сложила руки и зарылась в них головой, как на переменках в первом классе.

– Поговори со мной. – Диди погладила ее по спине.

Ребе было очень уютно в своем убежище. Лежишь, слушаешь собственное дыхание.

– Я теперь ем молочное. – Нужно с чего-то начать.

– Здорово. Мама будет рада. Она ужасно переживала, что ты не ешь ее сырные шарики. Во всех ее призовых рецептах либо крем, либо сыр, либо кусок говядины. – Голос Диди смягчился. – Как ты встретила Рики?

Реба положила подбородок на локоть.

– Писала статью об иммиграции в приграничных областях. Брала у него интервью на заставе, он там работает. Он был так непохож на вирджинских мальчиков. В ковбойских сапогах и стетсоне, и не потому, что так нарисовано в свежем каталоге «Дж. Крю» [62] .

Сапоги в настоящей грязи и конском навозе.

Диди засмеялась, и Реба с ней.

– Считал, что я… утонченная – с Восточного побережья, мир повидала. Не верил, что можно сесть за руль и через два часа выехать к морю. Ему понравились мои фото с пляжа Сэндбридж – кому еще понравится этот престарелый Сэндбридж? Но Рики торчит здесь всю жизнь. Заперт в пустыне. Океана в глаза не видел. Представляешь?

Диди покачала головой.

– А главное, он так меня любил. Меня никогда так не любили. Так сильно, понимаешь?

– Не понимаю. Я даже не буду рассказывать, со сколькими кошмарными мужиками я встречалась. К твоему сведению, на свете куча идиотов, которым только и надо, что симпатичную мордашку и порезвиться. – Диди раздраженно передернула плечами. – Честно говоря, я завидую.

Реба выпрямилась:

– Не надо завидовать! Это совершенно ужасно.

– Очень жаль. Я уже от зависти позеленела. Я же видела фотку. Чувак просто супер. – Диди ухмыльнулась. – Убей бог, не пойму, почему ты мне не рассказала про предложение. Застеснялась?

– Да нет. – Реба уставилась на полную луну над скалистой вершиной горы. – Засомневалась. Не хотела никому говорить, пока сама не почувствую.

Пока не полюблю так же сильно.

Реба вытащила кольцо на цепочке.

– Красивое, – сказала Диди.

– Я его не ношу.

– Почему? Если б у меня был такой брюлик, его бы увидел весь город.

– Как-то неловко, – объяснила Реба.

Диди кивнула:

– И поэтому ты отказала?

– Наверное. Формально отказа не было. Просто поссорились, и он съехал. И вот уже больше месяца не общаемся. – У нее перехватило горло. Глаза обожгло.

– Так проще, верно? – сказала Диди.

Реба отвернулась, чтобы спрятать слезы. Сдержаться не удалось.

– Ты ему звонила?

Реба пожала плечами. Сколько раз она набирала номер – весь, кроме последней цифры? Вот кабы он сам позвонил, но он не звонил – и она не звонила, и безмолвные дни превращались в безмолвные недели. Она тосковала по нему на удивление сильно.

Диди взяла Ребу за руку и помассировала пальцы.

– Помнишь, как мама говорила, когда мы были маленькие? Если любишь человека по-настоящему, пойдешь за ним на край света; пожертвуешь всем, что есть, и жизнью тоже. Но это вовсе не значит, что надо резать вены из-за какого-то Санчо-с-ранчо только потому, что у тебя при нем сердце сильней стучит. – Она умолкла.

Реба знала, что они подумали об одном: мама так и поступила. Не в буквальном смысле, конечно, но всю жизнь они смотрели, как она умирает по чуть-чуть день за днем, пытаясь сохранить репутацию семьи снаружи и видимость нормальной жизни внутри. Мама даже себя умудрялась обманывать, но они-то знали. Они всегда знали.

– Когда выходишь замуж, надо понимать, во что ввязываешься.

Вот она, старая заноза, вышла на поверхность. Реба устала от нее. Хотелось вытащить, к добру или к худу.

– Думаешь, мама знала, во что ввязывается с папой?

Диди сморгнула. И снова. Угол рта дернулся. Тема болезненна для обеих.

– Папа был слишком мягкосердечный. Война разбила ему сердце, и никто, ни мы, ни мама, склеить его не могли. – Она вздохнула. – Иногда приходится и такое принять: что любимый от тебя уходит. Телом или душой. Смерть является в разных обличьях.

– Голодный волк, – прошептала Реба.

Диди взъерошила челку и продолжала:

– Я ни минуты не сомневалась, что мама его любит. Уж тут-то они были честны.

Реба тоже не сомневалась, что любовь была. Реба помнила эту любовь. Помнила папины хорошие дни. Как они с мамой гуляли в лесу за домом: мама обмахивается кленовым листом, огромным, как медвежья лапа, а папа держит ее за талию. Как мама смотрела на него за столом, будто его смех – музыка. И ее улыбку, когда он принес домой букет подсолнухов. Когда Реба приехала в Эль-Пасо, изумилась: подсолнухи растут сами по себе, по краям люцерновых полей. Сорняки. Возможно, в иных краях такую же двойную жизнь ведут розы.

– Пожалуй, но и другого было очень много. Мама заслуживает «Оскара». – Реба прикусила губу, чтоб не дрожала. – Что в нашем детстве правда, что нет? Крыша едет. Вот так и у папы, наверное.

– Папа… у него бывали черные полосы.

– Черные полосы? – рассмеялась Реба. – Боже, Диди, ты бы еще сказала – «неудачные дни»! – Годы обиды лежали в ней штабелем дров, и Диди поднесла спичку. – Ты всегда так к этому и относилась. Уехала учиться с легким сердцем, будто в доме все высший класс. А все было совершенно не так. У папы была серьезная депрессия. Я нашла его медкарту. Ему делали электросудорожную терапию. Ты понимаешь, что это такое? – Она ткнула пальцем в висок. – Разряды тока прямо в мозг. Я, конечно, не знаю, но, по-моему, это куда круче, чем просто «черные полосы». А еще он делал разные вещи во Вьетнаме. Ужасные вещи. Я читала запись его сессии с психиатром – там он другой человек, мы такого вообще не знали. – Мысли обгоняли речь. – Помнишь… помнишь, как я сказала тебе, что он ударил маму? Ты ответила, что мне это приснилось. Приснилось! Это ты спала, а не я! Притворялась, что все у нас в порядке, а папе нужна была помощь, и он нашел себе помощника – бутылку виски! Но нет, всех это устраивало – либо притворяться, либо сбежать. Я рада за тебя. Ты уехала в свою школу, стала там Мисс Крутейшей Особой, а дома – кошмар, и у тебя хватало мозгов догадаться. Ты знала. Я точно знаю, что ты знала! – Ее лицо пылало. – Он убил себя, Диди! – Она подавила рыдания. – Мама уже перерезала веревку, когда я пришла из школы. Она звонила в полицию. Тебя не было. Ты не видела. А хуже всего, что он даже не выглядел мертвым. Как будто просто напился и уснул!