— Ноги́ этого легавого больше не должно быть в клубе! — рявкнул Грегориос.
Даниэль Маго не дал разгореться дискуссии:
— Это будет худшей из ошибок!
— Но он за нами шпионит! — возмутился Имре.
— Главное, что все открылось. Если вам заранее известна тактика противника, вы уверены, что сможете его победить, разве нет?
Вопрос, адресованный опытным шахматистам, остался без ответа.
— Что ты предлагаешь? — спросил Игорь.
— Я знаю Лоньона, он хитер, как обезьяна. С ним можно договориться. Пусть показывает свои отчеты Игорю или Вернеру.
Лоньон задумался — и не согласился:
— Об этом не может быть и речи. Я ведь могу показать вам отчет, а потом написать другой. Обещаю, если возникнет проблема, я заранее предупрежу вас. Иного решения нет.
Они согласились.
Лоньон подошел к Даниэлю:
— Ты подал эту идиотскую идею?
— Я посоветовал им быть благоразумными. Тебе бы следовало сказать мне спасибо.
— Я внедрялся в разные группы и сети, а раскрыли меня впервые. По твоей вине.
— Стареешь, Дезире, пора подумать об отставке.
— Может, закончите партию? — спросил Лоньон у Леонида и Виржила. — Давайте, я вам не помешаю. Не обращайте на меня внимания.
— Берегись, Братец Большие Уши, — сквозь зубы процедил Грегориос. — Если хоть один из нас вляпается по твоей наводке, я тебя найду. Где бы ты ни находился. Сначала ты лишишься ушей, а уж что будет потом, тебе лучше не знать.
— Вы не имеете права, я на государственной службе.
— Увы, мой бедный друг, знай вы, что я делал с чиновниками во время гражданской войны, бежали бы отсюда, сверкая пятками. Хочу напомнить — греки выкалывают предателям глаза.
— Обещаю, что не причиню вам ни малейшего вреда.
С того дня стоило Лоньону появиться, все разговоры стихали. Атмосфера напоминала членам клуба былые — невеселые — времена на родине, разве что была не такой гнетущей. Лоньон не пожелал, чтобы к нему обращались по имени, что было вполне объяснимо,
[110]
и ему дали прозвище Братец Большие Уши. Все, за исключением мелких деталей, осталось по-прежнему. Через несколько месяцев Лоньон стал приходить реже, как правило — в конце недели, унылым тоном спрашивал «Как дела?», но никто ему не отвечал. «Но что же я включу в отчет?!» — в отчаянии вопрошал он.
— Напиши, что мы смирные, законопослушные граждане и не занимаемся политикой, — отвечал Грегориос. — И помни: месть придумали греки!
Лоньон появлялся в клубе четыре-пять раз в год. Инспектор был непредсказуем, никто не замечал, как этот человек входит и выходит, он просто был — сидел и смотрел, как другие играют. Одному Богу было известно, приходит он по долгу службы или ради удовольствия. Если кто-нибудь вдруг терял самообладание, произносил глупость или начинал ругать власти, остальные инстинктивно оглядывались и вздыхали с облегчением, поняв, что Лоньона рядом нет, а Леонид или Павел грозил брюзге:
— Попридержи свой длинный язык, не то сдам тебя Братцу Большие Уши!
7
Я открыл дверь своими ключами и прошел в кухню. Из глубины квартиры донесся голос Сесиль:
— Это ты, Мишель?
— Кто же еще?
Сесиль принимала ванну, так что разговаривали мы через дверь.
— Можешь уйти, если хочешь.
— Подожду тебя в гостиной.
После долгих раздумий и колебаний Сесиль решила закончить работу об Арагоне, отложив на время идею о психфаке. Она не забыла просьбу Пьера, это ее бесило, но заставляло возвращаться за письменный стол.
Уборка квартиры продвигалась медленно, мы столкнулись с массой технических сложностей: то, что казалось простым, на поверку оказывалось почти непреодолимым. В каждой комнате была своя проблема. Можно ли заменить трухлявые деревянные ставни? Как отчистить вековую грязь с ковров или устранить протечку в стене? Почему не работает газовая колонка? Мы почувствуем запах газа или задохнемся сразу? Как счистить обои ножом, не повредив обрешетку? С чего вдруг пылесос перестал засасывать пыль? Сесиль из принципа не желала звать мастеров по ремонту.
— Эти пужадисты ни гроша от меня не получат!
Мы решили посоветоваться с мсье Биссоном, владельцем москательной лавки с улицы Бюси, он продал нам кучу средств, но все они оказались неэффективными, а может, мы просто не умели правильно их использовать. Сесиль была близка к отчаянию:
— Заканчивай сам, Мишель, мне нужно работать.
Да, Арагон ждать не мог… Сесиль вчитывалась в текст его романов, статей и выступлений, делала заметки, классифицировала, заполняла карточки, расставляла их в деревянные каталожные ящики между цветными вкладышами или звонила своей подружке Софи и часами, лежа на диване, обсуждала с ней университетские сплетни. Когда я спросил, можно ли мне прочесть ее работу, Сесиль разозлилась и послала меня.
— Да что вам всем далась эта работа? Прочтешь, когда будет готово.
— Иди сюда, ты должна на это взглянуть.
— Ну что еще случилось?
— Под раковиной мыши.
Маленькие черные катышки, по мнению мсье Биссона, безусловно являлись мышиным пометом. Он предложил альтернативу: крысиный яд (килограмм в упаковке, очень действенный, но, как только проходит эффект неожиданности, грызуны и близко к нему не подходят) или традиционная пружинная мышеловка-гильотина (продается без приманки). Лучше взять и то и другое.
Сесиль отказалась.
— Выбрасывать безголовых мышей будешь ты.
— Если хочешь, я одолжу тебе Нерона. У нас не осталось ни одной мышки, так что ему очень скучно.
— Не люблю кошек.
Мы переставили все продукты на верхние полки запирающихся на ключ шкафов. Я никогда не увлекался работой по дому и все время отвиливал — читал, устроившись в кресле рядом с Сесиль, и исподтишка наблюдал за ней. Она часто отвлекалась от работы, сидела, уставясь в пустоту, и о чем-то думала.
Однажды — я как раз скоблил паркет губками из витой металлической стружки — она вдруг ни с того ни с сего спросила:
— Ты ничего не сказал Франку?
— Я ни разу ему не написал. Он тоже.
— Франк вам не звонил? Не прислал ни одного письма?
— Нет. Но тебе он напишет, не сомневайся.
Сесиль уткнулась в книгу, но я видел, что она не читает.
— Тебе не надоело работать? Может, пробежимся? — предложил я.
— Не хочу.