* * *
Имре получил работу кладовщика у оптового торговца готовой одеждой с улицы Абукир. Он перевозил по Сантье
[108]
на двухколесной тележке горы отрезов и кипы тюков, ужасно уставал и злился на Тибора, который воспринимал это как должное. Имре выдвинул ультиматум: «Даю тебе полгода на то, чтобы найти настоящую роль, или пойдешь работать как все».
В конце года вожделенную роль отдали другому артисту, но Тибор не пожелал работать как все, подчиняться сварливому патрону и общаться с неприятными коллегами. Игорь устроил его на работу ночным портье в «Акапулько», стрип-клуб на Пигаль. В начале вечера он выходил на бульвар Клиши в форме и бирюзовой фуражке офицера императорской гвардии — одному Богу известно какой! — и зазывал в клуб прохожих, в основном иностранцев, предлагая скидочные талоны на напитки (на шампанское — 50 %!). Работа была нетрудная, даже приятная, тяжело приходилось только в марте из-за холодной дождливой погоды. Хозяин клуба ценил Тибора; у него оставалось достаточно сил и времени на дневные прослушивания, но ни одной роли он так и не получил — даже в гастрольном туре по глухой провинции. Тибор неплохо зарабатывал, но совершенно не умел считать и не желал ни на чем экономить.
Тибор курил «Данхилл», не меньше двух пачек в день, — делал три затяжки и тушил в пепельнице. Работу Имре он считал недостойной и низкооплачиваемой, сам носил только дорогую одежду, а его друг никогда ничего себе не покупал, довольствуясь тем, что перепадало на Сантье. В «Бальто» Тибор всегда выбирал блюдо из меню, не глядя на цены. Жаки был известен размер их долга хозяину бистро, и он всегда ждал сигнала Имре, прежде чем принять заказ. Из всей стряпни Мадлен Тибор больше всего любил фрикасе в перечном соусе с картофелем по-сарлатски, поджаренным на утином жире с чесноком и с утиными желудочками, которые он обожал.
— Почему ты ничего не ешь? — удивлялся он, наслаждаясь вкусной едой.
— Я не голоден, — без запинки отвечал Имре.
У Тибора в «Бальто» был особый статус, тут его считали звездой, хотя вся его слава осталась в прошлом. Мадлен полагала, что актер не может зависеть от материальных обстоятельств, и потому Тибор всегда был должен супругам Маркюзо больше других посетителей. Когда сумма долга превышала красную линию, Жаки предупреждал Альбера, а тот оповещал Мадлен, она ставила в известность Имре, который, не говоря ни слова Тибору, вносил часть денег, и все начиналось сначала. Время от времени Имре в завуалированной форме пытался образумить Тибора:
— Тебе бы следовало сесть на диету. Ты поправился.
— Серьезно?
— Во Франции роли соблазнителей достаются стройным актерам. Хочешь быть премьером, похудей на четыре-пять килограммов.
Тибор садился на диету, переставал ужинать в «Бальто», но человек он был слабовольный и ни разу не отказался от приглашения танцовщиц или осветителей из «Акапулько», которые его обожали. Очень скоро маленькую хитрость Тибора раскрыли, и все вернулось на круги своя.
— Я толстею, потому что не работаю! В Венгрии я ел сколько хотел и не поправлялся ни на грамм. Все эти диеты — пустая трата времени. Что там у нас насчет гастролей в Бретани?
Неделю назад Имре получил отказ, но Тибору ничего не сказал, чтобы пощадить его нервы и самолюбие.
— У них пока не утвержден бюджет.
— В этой стране никто ничего не доводит до конца. Давай уедем в Америку, там каждый год снимают сотни фильмов. Бела Лугоши меня поддержит. Венгры всегда помогают друг другу.
— Если хочешь попытать удачу, езжай. Но без меня. Я не говорю по-английски. Во Франции у меня есть шанс, там его не будет.
6
Тот воскресный день был унылым и хмурым. Дождь лил как из ведра. Все были заняты своими мыслями. Имре читал Яну и Грегориосу статью Морвана Лебеска из «Канар аншене» — они не пропускали ни одной его колонки. Игорь и Леонид считали Лебеска излишне моралистичным и предпочитали карикатуры из «Эриссона». Тибор смотрел в окно. Томаш грезил наяву. Павел переводил и редактировал свою книгу о Брестском мире. Кессель свел его с издателем, и тот попросил сократить текст. Вернер и Петр что-то тихо обсуждали, как два заговорщика. Леонид и Виржил играли в шахматы. Мы с Игорем сидели рядом и молча наблюдали. Мсье Лоньон, как обычно, стоял чуть в стороне и время от времени восхищенно кивал. Самым сильным игроком клуба был Леонид. Выиграть у него не мог никто, добиться ничьей считалось подвигом, совершить который удалось лишь Игорю и Вернеру. В недавние времена Леонид входил в число сорока лучших шахматистов СССР — он был тридцать третьим в официальной мировой классификации, что ставило его выше чемпиона Франции по шахматам. Четыре года подряд Леонид выигрывал турнир среди пилотов «Аэрофлота» и удостоился чести дважды играть со Сталиным. Ему заранее объяснили, как следует себя вести, и он поддался, предварительно поставив вождя в трудное положение. Сталин дружески похлопал Леонида по плечу, а начальство сделало его первым пилотом Туполева. Я всегда записывал ходы в блокнот. Виржил Канчиков играл хорошо, но до Леонида ему было далеко. Виржил атаковал очертя голову, Леонид оставался невозмутимым, Виржил не мог пробиться через его защиту и терял фигуры одну за другой. Леонид проявлял терпение, как кот, караулящий мышь, выбирая момент для решающего удара. Виржил, чувствуя неизбежность поражения, отступил и неожиданно пожертвовал слоном. Леонид нахмурил брови и задумался, потирая подбородок, потом сделал ход ладьей. Игорь улыбнулся. Я записал позицию. Мсье Лоньон сделал восхищенное лицо.
Уже несколько месяцев он приходил в клуб, хотя не был его членом. Никто не видел, как он появлялся, никто его не замечал. Он стоял, заложив руки за спину, посасывая незажженную трубку, и никому не мешал. У него было бесценное качество — он умел слушать и мог часами находиться в обществе Павла, Томаша, Имре, Владимира или любого другого члена клуба, храня на лице внимательное и приветливое выражение, ни во что не вмешивался и не задавал вопросов. Лоньон слушал с интересом, кивал и был похож на умудренного жизнью участливого пенсионера. Время от времени он набивал трубку и курил, произнося банальнейшие фразы: «Ну надо же, мой бедный друг» или «Невероятное происшествие!» Говоруном Лоньона никто бы не назвал… Известно о нем было немного, и все с его слов: работал в «Электрисите де Франс», вышел на пенсию, жена-консьержка, уйма свободного времени. Лоньон всегда заказывал кружку пива без пены, цедил ее весь вечер и как-то незаметно стал членом сообщества, хотя не сыграл ни одной партии. Этот идеальный кибиц
[109]
никому не доставлял неудобств. Когда ему предлагали поучаствовать, он отвечал, что слишком плохо играет и вообще предпочитает белот, который в клубе не практиковали. На вопрос: «Как дела?» — он всегда отвечал: «Хорошо, а у вас?»
Неловкий момент возник всего один раз, когда Вернер поинтересовался, как его зовут. В клубе все называли друг друга по имени.