– А как долго вы намереваетесь пробыть в Джерусалемс-Лоте, Бен? – вежливо поинтересовалась Энн.
– Пока не закончу книгу, – ответил тот. – А там – будет видно. Тут так чудесно дышится, особенно по утрам! – Он улыбнулся, глядя ей в глаза. – Но могу и задержаться.
Она улыбнулась в ответ.
– Зимой тут холодно, Бен. И даже очень.
Вернулась Сьюзен в легком жакете, наброшенном на плечи.
– Готов? Я хочу шоколада, только боюсь располнеть.
– Тебе это не грозит, – заверил он и повернулся к ее родителям. – Еще раз большое спасибо.
– Приходи еще, – пригласил Билл. – Да хоть завтра вечером. Прихвати с собой упаковку пива, и мы вместе посмотрим бейсбол и посмеемся над игрой этого чертова Карла Ястржемски.
– Посмеяться можно, – отозвался Бен, – только будет ли нам до смеха после второй подачи?
Подходя к калитке, они все еще слышали раскатистый смех Билла.
2
– Вообще-то мне не хочется идти к Спенсеру, – сказала Сьюзен, пока они шли вниз по дороге. – Давай пойдем в парк.
– А как насчет грабителей, леди? – поинтересовался Бен, имитируя акцент жителей Бронкса.
– В нашем городе все грабители должны быть дома не позже семи. Распоряжение городских властей. А сейчас три минуты девятого. – На улице уже стало темно, и их тени под светом фонарей то вытягивались, то уменьшались.
– Надо же, какие у вас сговорчивые грабители! – восхитился Бен. – И с наступлением темноты в парке никого нет?
– Иногда туда заглядывают подростки, чтобы приятно провести время, если нет денег на кино в машине. – Сьюзен многозначительно подмигнула. – Так что, если заметишь в кустах какое-то движение, лучше отвернуться.
Они вошли в парк через западный вход напротив здания муниципалитета. В парке было сумрачно и немного загадочно, извилистые бетонные дорожки петляли под кронами деревьев, а на тихой поверхности пруда поблескивал отраженный свет фонарей. Если в парке и были посетители, Бен никого не заметил.
Они прошли мимо Мемориала павшим героям с длинным списком имен – от Войны за независимость до Вьетнама: шесть новых фамилий блестели медью, словно свежие раны. Бен подумал, что город носит неправильное имя – его следовало назвать Временем. И словно в продолжение мысли он невольно обернулся и посмотрел через плечо на Марстен-Хаус, но его заслоняло здание муниципалитета.
Перехватив его взгляд, Сьюзен нахмурилась. Расстелив на траве куртку и жакет (садовые скамейки были с презрением отвергнуты без обсуждения), они опустились на землю.
– Мама говорит, что о тебе справлялся Паркинс Гиллеспи, – сообщила Сьюзен. – Как обычно, во всем виноват новенький?
– Да уж! Констебль – колоритная личность, – отозвался Бен.
– Мама тебя уже заочно осудила и признала виновным. – Несмотря на шутливый тон, в ее голосе звучала тревога.
– Она не очень-то меня жалует, так ведь?
– Не очень, – подтвердила Сьюзен. – Почему-то она сразу тебя невзлюбила. Мне очень жаль.
– Не страшно, – отозвался он. – Зато с отцом мы отлично поладили.
– С отцом? – улыбнулась Сьюзен. – Он разбирается в людях.
Она снова стала серьезной.
– А о чем твоя новая книга?
– Пока трудно сказать. – Бен скинул туфли и провел босыми ступнями по влажной траве.
– Не хочешь говорить?
– Нет, дело совсем не в этом! – К своему удивлению, он вдруг поймал себя на мысли, что не лукавит. Для него написание книги было всегда подобно заботе о слабом ребенке, которого надо всячески оберегать и защищать от излишнего внимания. В свое время он отказывался рассказывать Миранде о «Дочери Конвея» и «Воздушном танце», хотя та и изнывала от любопытства. Но Сьюзен – другое дело. Миранда выпытывала, и ее вопросы больше смахивали на допрос. – Дай-ка мне сообразить, как получше это сформулировать, – пояснил он.
– А пока ты соображаешь, можешь меня поцеловать? – поинтересовалась она, откидываясь на спину.
Бен невольно задержал взгляд на короткой юбке, подстегивавшей воображение, и мягко заметил:
– Мне кажется, я тогда не смогу сосредоточиться.
– Давай проверим.
Бен наклонился и поцеловал ее, положив руку на талию. Сьюзен встретила его губы жадно и накрыла его руки своими ладонями. Он впервые почувствовал, как она подалась вперед и ищет его язык своим. От мягкого шуршания юбки у него застучала в висках кровь.
Он скользнул рукой вверх, и она выгнулась, упираясь полной и упругой грудью ему в ладонь. Он уже во второй раз за время знакомства с ней почувствовал себя бесшабашным шестнадцатилетним подростком, перед которым открыты все дороги и ничто не омрачает будущего.
– Бен?
– Да?
– Люби меня. Ты этого хочешь?
– Да, – ответил он. – Хочу.
– Прямо здесь, на траве, – попросила она.
– Да.
Она смотрела на него широко раскрытыми глазами – в темноте зрачки казались просто огромными.
– Сделай мне хорошо.
– Постараюсь.
– И не спеши. Вот так, медленно…
Их тени сплелись в темноте.
– О, Сьюзен! О Господи!..
3
Они брели по парку сначала бесцельно, а потом свернули к Брок-стрит.
– Ты жалеешь? – спросил он.
Она подняла на него глаза и искренне улыбнулась.
– Нет. Я рада.
– Хорошо.
Они шли, держась за руки, и молчали, думая каждый о своем.
– А книга? – вдруг спохватилась Сьюзен. – Ты же обещал о ней рассказать, пока мы так приятно не отвлеклись на другое.
– Эта книга – о Марстен-Хаусе, – медленно проговорил Бен. – Вообще-то я собирался написать о городе, а не о доме, но, похоже, сам себя обманывал. Знаешь, я ведь специально изучал жизнь Хьюби Марстена. Он был настоящим гангстером, а транспортная компания служила всего лишь прикрытием.
Она изумленно на него посмотрела:
– Как ты это узнал?
– Кое-что от бостонской полиции, но в основном от женщины по имени Минелла Кори, сестры его жены Бэрди Марстен. Ей сейчас семьдесят девять, и она не помнит, что ела на завтрак, но зато отлично помнит все, что происходило до 1940 года.
– И она тебе рассказала…
– Все, что знала. Сейчас она живет в доме для престарелых в Нью-Хэмпшире, и ее рассказы уже многие годы никому не интересны. Я спросил у нее, действительно ли Хьюби Марстен был наемным убийцей в Бостонском округе, как считала полиция, и она согласно кивнула. Я поинтересовался, сколько на его счету жертв, и она, растопырив пальцы, несколько раз махнула руками у меня перед глазами. «Сколько это, по-вашему?» – спросила она.