Они поехали по шоссе 12, миновали рекламный щит страховой компании и оказались на Джойнтер-авеню. Бен обратил внимание, что мигающий желтым светофор не работает. Теперь предупреждающий световой сигнал был никому не нужен.
Въехав в город, Бен повел машину очень медленно, чувствуя, как его обволакивает липкий страх, будто он надел старую тесную куртку, в которой не может пошевелиться. Марк, застыв, сидел рядом, держа в руках склянку со святой водой, полученной в качестве прощального подарка от священника в Лос-Сапатосе.
Вместе со страхом вернулись и жуткие воспоминания.
Имя Спенсера на вывеске «Магазин всякой всячины» поменялось на Лавердьера, однако, по сути, это ничего не изменило. Закрытые окна – такие же голые и грязные; знак автобусной остановки исчез; в окне кафе «Экселлент» криво висело объявление «Продается», а табуреты возле стойки вырвали с корнем и, похоже, пристроили в какой-то закусочной, где с посетителями проблем не было. В конце улицы на здании бывшей прачечной по-прежнему красовалась вывеска «Барлоу и Стрейкер. Стильная мебель», но золотые буквы потемнели и уныло взирали на пустынную улицу. В пустой витрине пылился ковер. Бен подумал о Майке Райерсоне. При мысли, что тот может по-прежнему лежать в ящике в подсобке, его передернуло.
На перекрестке Бен притормозил. Отсюда был виден дом Нортонов: лужайка перед домом и задний дворик, где располагалась кирпичная жаровня для барбекю, заросли высокой и уже пожелтевшей травой. Некоторые окна были разбиты.
Проехав чуть дальше, Бен свернул на обочину и остановился, разглядывая парк. Мемориал павшим героям выступал из разросшихся кустов и травы словно монумент, вступивший в неравную борьбу с зарослями джунглей. Пруд задушили летние водоросли. Зеленая краска на скамейках потрескалась и облупилась. Цепи на качелях заржавели, и их противный скрип отбил бы всякую охоту на них покататься, если бы кто и нашелся. Горка для малышей лежала на боку, а ее опоры походили на торчащие ноги околевшей антилопы. В углу песочницы сидела, опираясь рукой о землю, забытая матерчатая кукла. В ее круглых пуговичных глазах, казалось, застыл невыразимый ужас от увиденного ночами за время долгого сидения в песочнице. Может, так оно и было.
Бен поднял глаза и посмотрел на Марстен-Хаус. Дом по-прежнему недобро взирал на город своими закрытыми ставнями. Сейчас он не представлял опасности, но вот когда стемнеет…
Наверняка дождь смыл гостию, которой Каллахэн запечатал вход. Теперь при желании темные силы могли вновь превратить его в свое святилище, парившее над мертвым городом. Неужели в его мрачных залах действительно бродят бледные фигуры, справляя шабаш и славя своего Господина?
Бен с содроганием отвернулся.
Марк разглядывал дома. В большинстве из них шторы были задернуты, а в остальных сквозь окна виднелись пустые комнаты. Бен подумал, что закрытые шторы честнее: без них окна походили на равнодушный взгляд сумасшедших, безучастно взирающих на тех, кто еще осмеливается тут разгуливать.
– Они в этих домах, – сдавленно произнес Марк. – Прямо в них! За шторами, в кроватях, шкафах и подвалах. Там они прячутся!
– Не бери в голову, – сказал Бен.
Покинув жилой квартал, Бен свернул на Брукс-роуд, и сбоку показался Марстен-Хаус с покосившимися ставнями на окнах и высокими густыми зарослями пырея и золотарника вокруг.
Марк показал на что-то рукой, и Бен увидел вытоптанную от дороги к крыльцу тропинку. Миновав дом, он с облегчением перевел дыхание: они не побоялись взглянуть в лицо самому страшному, и теперь оно осталось позади.
Проехав дальше по Бернс-роуд, Бен остановил машину недалеко от кладбища Хармони-Хилл. Они вылезли из машины и направились в лес. Под ногами хрустела сухая трава, воздух был напоен можжевеловым запахом джина, издалека доносился стрекот поздних цикад. Они вышли на маленькую поляну, откуда открывался вид на просеку с линией электропередачи. Холодный ветер раскачивал тускло поблескивавшие провода. Кое-где деревья уже примеривали осенние цвета.
– Старики утверждают, что пожар пятьдесят первого года начался отсюда, – сказал Марк. – Ветер тогда дул с запада. Считается, что кто-то бросил, не загасив, сигарету. Всего одна маленькая сигаретка! Огонь перекинулся через болота, и остановить его было невозможно.
Бен вытащил из кармана пачку «Пэлл-Мэлл», задумчиво посмотрел на напечатанный на ней девиз – «In hoc signo vinces»
[28]
– и, сорвав целлофановую обертку, закурил. Он удивился, какой приятной на вкус показалась сигарета, хотя не курил уже несколько месяцев.
– Все они нашли себе укрытие, но могут их лишиться. Многие из них могут быть убиты… или уничтожены. Так точнее. Но не все. Ты меня понимаешь?
– Да, – ответил Марк.
– Они не отличаются сообразительностью. Если лишить их облюбованного места, то подыскать новое надежное убежище они уже не сумеют. И пары людей, чтобы проверить очевидные места, будет вполне достаточно. Возможно, в Салемс-Лоте удастся навести порядок до первого снега. Возможно, не удастся никогда. Гарантий тут никаких. Но если их не выкурить с насиженных мест, то шансов нет вообще!
– Да.
– Будет противно и опасно.
– Я знаю.
– Но говорят, что огонь очищает, – задумчиво продолжал Бен. – А очищение чего-то да стоит! Верно?
– Да, – снова подтвердил Марк.
Бен поднялся.
– Нам пора возвращаться.
Он щелчком отправил тлеющую сигарету в ворох старого валежника и сухой листвы. Оттуда потянулась тонкая струйка дыма и, достигнув высоты в пару-тройку футов, развеялась на ветру. Чуть подальше, с подветренной стороны, лежала огромная куча бурелома. Они зачарованно смотрели на струйку, и вот послышался треск и мелькнул язычок пламени. Огонь занялся.
– Сегодня им будет не до овец и ферм, – тихо сказал Бен. – Сегодня они будут спасаться бегством. А завтра…
– Завтра настанет наша очередь, – закончил Марк и сжал кулаки. Его лицо больше не было бледным, а на щеках заиграл румянец. Глаза мальчика горели.
Они вернулись к машине и уехали.
На маленькой поляне над просекой огонь уже добрался до кустов и разгорался все сильнее, раздуваемый осенним западным ветром.
Октябрь 1972 – июнь 1975