Я не надеюсь, что вы поймете, что именно заставило меня
проделать этот фокус. Я просто прошу простить меня за то, что я держал вас в
неведении. Старики иногда любят иметь свои маленькие секреты.
Спасибо вам, дорогой друг, за усердие, с каким вы всегда вели
мои дела. Передайте нежный привет Софии и попросите ее заботиться как можно
лучше о нашей семье и защищать ее от бед.
Остаюсь преданный вам
Аристид Леонидис».
Я с великим интересом прочел этот удивительный документ.
– Поразительно, – только и мог я сказать.
Гейтскил поднялся с кресла.
– Более чем поразительно, – отозвался он и добавил: – Я хочу
еще раз повторить, что мой друг мистер Леонидис мог бы мне доверять больше.
– Вы ошибаетесь, – сказал отец. – Он был ловкий фокусник по
природе. Ему, как мне кажется, доставляло большое удовольствие обвести человека
вокруг пальца.
– Вы совершенно правы, сэр, – с жаром поддержал отца старший
инспектор Тавернер. – Второго такого фокусника не сыскать!
Несмотря на убежденность, с какой было это сказано, Гейтскил
удалился, так и не сменив гнев на милость. Его профессиональная гордость была
уязвлена до самой глубины.
– Крепко его задело, – сказал Тавернер. – Очень почтенная
фирма «Гейтскил, Колэм и Гейтскил», репутация безупречная. Когда старый
Леонидис затевал какую-нибудь сомнительную сделку, он никогда к ним не
обращался, у него было полдюжины разных адвокатских фирм, они и занимались его
делами. Он был пройдоха большой руки.
– И вершина – это завещание, – сказал отец.
– Какие мы были дураки – не догадаться, что единственный,
кто мог проделать этот трюк, был сам старик. Нам в голову не приходило, что он
по своей воле мог такое выкинуть, – сказал Тавернер.
Я вспомнил высокомерную улыбку Жозефины, когда она заявила:
«Полицейские такие глупые».
Но Жозефины не было, когда подписывали завещание. И даже
если она подслушивала под дверью (что я охотно допускал), вряд ли она могла
догадаться, что делает дед. Но с чего тогда этот высокомерный тон? Что она знала?
Что позволило ей назвать полицию глупой? Или это снова желание порисоваться?
Меня поразила наступившая вдруг тишина. Я взглянул на отца –
оба они, и он, и Тавернер, пристально следили за мной. Не знаю, что в их манере
раздражило меня и заставило выкрикнуть с вызовом:
– София ничего об этом не знала! Абсолютно ничего!
– Нет? – сказал отец.
Я так и не понял, было ли это согласие или вопрос.
– Она будет потрясена!
– Да?
– Потрясена, не сомневаюсь.
Мы снова замолчали. И вдруг с какой-то неожиданной резкостью
на столе у отца зазвонил телефон.
Он снял трубку:
– Слушаю. – И затем, выслушав сообщение телефонистки,
сказал: – Соедините меня с ней.
Он взглянул на меня.
– Твоя девушка, – сказал он. – Хочет поговорить с нами.
Притом срочно.
Я взял у него трубку:
– София?
– Чарльз? Это ты? Теперь Жозефина. – Голос чуть дрогнул.
– Что с Жозефиной?
– Ее ударили по голове. Сотрясение… Она… она в плохом
состоянии… Говорят, может даже не поправиться…
Я повернулся к моим собеседникам:
– Жозефину стукнули по голове.
Отец взял у меня трубку.
– Я же говорил, не спускай глаз с этого ребенка! – сказал он
гневно.
Глава 18
Буквально через несколько минут мы с Тавернером в скоростной
полицейской машине мчались в направлении Суинли Дин.
Я вспомнил, как Жозефина появилась из-за баков, ее небрежно
брошенную фразу о том, что «настало время для второго убийства». Бедный
ребенок! Ей в голову не приходило, что она сама может стать жертвой «второго
убийства».
Я полностью признал справедливость отцовских обвинений.
Безусловно, я должен был следить за Жозефиной, хотя ни у Тавернера, ни у меня
не было пока никакого реального ключа к разгадке тайны – кто же отравил старого
Леонидиса, но вполне возможно, что он был у Жозефины. Все то, что я воспринимал
как глупые детские игры и желание порисоваться, на самом деле могло иметь
какой-то смысл. Жозефина, с ее склонностью все вынюхивать и выслеживать, могла
случайно стать обладательницей каких-то важных сведений, об истинной ценности
которых она сама не догадывалась.
Я вспомнил, как хрустнула в саду ветка.
Это было как бы предупреждение об опасности. И я тотчас же
отреагировал на него, но потом мои подозрения показались мне надуманными и
мелодраматичными. А между тем мне следовало бы помнить, что речь идет об
убийстве, и тот, кто его совершил, смертельно рисковал и, для того чтобы
обезопасить себя, без колебаний пошел бы на преступление второй раз. И вполне
возможно, что Магда, поддавшись какому-то смутному материнскому инстинкту,
почувствовала, что Жозефине грозит опасность, и именно поэтому с такой
лихорадочной спешкой хотела отправить девочку в Швейцарию.
София вышла встретить нас. Жозефину, сказала она, карета
«Скорой помощи» увезла в городскую больницу. Доктор Грей обещал позвонить, как
только станут известны результаты рентгена.
– Как это произошло? – спросил Тавернер.
София провела нас вокруг дома, и, войдя через калитку, мы
очутились на задворках. В углу небольшого дворика я заметил открытую настежь
дверь.
– Там нечто вроде прачечной, – пояснила София. – Внизу в
двери дыра, специально вырезанная для кошек. Жозефина любит встать на край
ногами и кататься на двери.
Я вспомнил, как сам в детстве раскачивался на дверях.
Прачечная внутри была тесная и довольно темная. Там валялись
деревянные ящики, старый шланг, несколько каких-то допотопных садовых
инструментов, ломаная мебель. Внизу около двери лежала подпорка в виде
мраморного льва.
– Это подпорка от входной двери, – объяснила София. – Она
упала сверху – кто-то ее, очевидно, пытался положить на дверь.
Тавернер дотронулся рукой до верха. Дверь была низкая, его
голова не доставала примерно на фут.
– Ловушка, – сказал он.
Он качнул дверь, чтобы посмотреть, как она ходит, потом
нагнулся и стал разглядывать кусок мрамора, стараясь не касаться его.