— Я просил вас прийти сюда, мистер Леонидис, — говорил мой
отец, — не для того, чтобы сообщить вам нечто новое, а для того, чтобы услышать
нечто новое из ваших уст — то, о чем вы умолчали накануне.
Роджер Леонидис страшно удивился:
— Умолчал?! Но я рассказал вам все — абсолютно все.
— Думаю, все-таки нет. Вы разговаривали с покойным в день
его смерти? — Да, да! Мы с ним пили чай. Я говорил вам.
— Да, говорили. Но вы не сообщили нам о содержании вашего
разговора. — Мы… просто… беседовали.
— О чем?
— О текущих домашних делах, о Софии…
— А о фирме по поставкам товаров в вашем разговоре случайно
не упоминалось?
Наверное, до сих пор я смутно надеялся, что Джозефина все
выдумала, но в следующий миг моя надежда бесследно испарилась.
Роджер переменился в лице — теперь вместо волнения и
озабоченности на последнем было написано чувство, очень похожее на отчаяние.
— Боже мой! — Великан упал в кресло и закрыл лицо руками.
Тавернер лениво улыбнулся, как довольный кот.
— Мистер Леонидис, вы признаете, что были недостаточно
искренни с нами?
— Откуда вы узнали об этом? Я думал, никто не знает… Я не
понимаю, каким образом кому-то стало известно содержание нашего разговора…
— У нас есть свои способы узнавать правду, мистер Леонидис.
— Отец сделал торжественную паузу. — Теперь вы, наверное, сами видите, что вам
стоит все рассказать нам.
— Да-да, конечно! Я все расскажу! Что именно вы хотите
знать?
— Действительно фирма по поставкам товаров находится на
грани банкротства?
— Да. Ее уже ничем не спасти. Если бы только отец умер, не
успев узнать ни о чем. Мне так стыдно… Это такой позор…
— Грозит ли вам судебное преследование?
Роджер резко выпрямился.
— Конечно, нет. Да, это банкротство — но банкротство
честное. Я смогу выплатить всем кредиторам по двадцать шиллингов на фунт, если
продам все свое имущество, — а я это безусловно сделаю. Нет, мне стыдно, что я
не оправдал доверия отца. Он мне так верил! Он отдал мне свою самую крупную — и
самую любимую — фирму. И никогда не вмешивался в мои дела, никогда меня не
контролировал… Он просто… Просто верил мне… А я обанкротился.
— Значит, судебное преследование вам не грозит? — сухо
сказал отец. — Тогда почему же вы с женой собирались тайком уехать за границу?
— Вы и это знаете?!
— Как видите, мистер Леонидис.
— Но разве вы не понимаете?! — Роджер порывисто подался
вперед. — Я не мог сказать отцу правду. Это выглядело бы так, будто я прошу у
него денег, будто я хочу, чтобы он снова помог мне встать на ноги. Папа… папа
очень любил меня. И обязательно захотел бы помочь мне. Но я не мог… не мог
больше заниматься бизнесом… Потому что все эти неприятности начались бы снова…
Я совершенно не умею вести дела. У меня нет к этому способностей. Я не такой
человек, каким был мой отец, — и я всегда знал это. Я очень старался, но у меня
ничего не получалось. И я был так несчастен… Боже! Вы себе просто не
представляете, как несчастен я был! Я долго пытался как-то выкрутиться и
надеялся только на то, что милый старик ничего не прознает о моих
неприятностях. Но потом стало ясно, что банкротства не избежать… Клеменси все
поняла и согласилась со мной. Мы вдвоем придумали этот план. Никому ничего не
говорить. Уехать. Пусть гроза разражается после нашего отъезда. Я собирался
оставить отцу письмо с признанием… и мольбами о прощении. Отец всегда был так
добр ко мне — вы себе не представляете! Но тогда бы он уже ничего не смог
поделать. Вот чего я хотел: не просить его ни о чем, а начать где-нибудь
вдалеке новую самостоятельную жизнь. Жить просто и скромно. Выращивать
что-нибудь: кофе… фрукты… Зарабатывать только на самое необходимое. Конечно,
Клеменси будет тяжело, но это ее не страшит. Она прекрасная женщина, просто
прекрасная!
— Понятно, — голос моего отца был холоден. — И почему же вы
передумали?
— Передумал?
— Да. Почему в конце концов вы решили пойти к отцу и просить
его о денежной помощи?
Роджер непонимающе уставился на него:
— Но я этого не делал!
— Неужели, мистер Леонидис?
— Вы все совершенно неправильно поняли! Это не я пошел к
отцу, а он послал за мной. Он все каким-то образом прознал в Сити — наверное,
до него дошел какой-то слух… Отец всегда все знал. Он задал мне вопрос в лоб.
Конечно, я сразу же признался во всем…
И все рассказал ему. Я сказал, что мучаюсь не столь из-за
потерянных денег, сколько из-за потерянного в его глазах доверия.
Роджер судорожно сглотнул.
— Милый папа! Вы не представляете, как он был добр ко мне!
Никаких упреков. Сама доброта. Я сказал, что не хочу просить помощи у него… Что
хочу уехать, как и задумал… Но он даже слышать об этом не желал. И настоял на
денежной помощи моей фирме.
— Вы хотите заставить нас поверить, что ваш отец намеревался
оказать вам финансовую помощь? — резко спросил Тавернер.
— Конечно. Он дал письменные инструкции своим торговым
агентам.
Кажется, Роджер заметил недоверие на лицах двух сидящих
перед ним мужчин, потому что вдруг вспыхнул:
— Послушайте, это письмо до сих пор находится у меня. Я
должен был отослать его, но потом, в этом смятении… и горе… Я забыл. Оно лежит
у меня в кармане.
Роджер вытащил бумажник, порылся в нем и наконец извлек
оттуда искомое. Это был мятый конверт с почтовой маркой, адресованный, как я
успел заметить, мистерам Греторексу и Ханбери.
— Прочитайте сами, если не верите мне.
Мой отец вскрыл конверт. Тавернер встал у него за плечом.
Позже я узнал, что в письме давались указания мистерам Греторексу и Ханбери
продать некоторое имущество старого мистера Леонидиса и на следующий день
прислать к последнему представителя их фирмы для получения инструкций,
касающихся помощи фирме по поставкам товаров.
— Мы выдадим вам расписку в получении этого документа,
мистер Леонидис, — сказал Тавернер.
Роджер взял расписку, поднялся и сказал:
— Это все? Теперь вы видите, как было дело?
— Мистер Леонидис дал вам это письмо, и затем вы ушли. Что
вы делали дальше? — спросил Тавернер.
— Я бросился к себе. Моя жена только что вернулась с работы.
Я рассказал ей о решении отца. О, как он был добр ко мне!.. Я… честное слово… я
едва соображал, что делаю…