– Ах, доброе утро, мистер фон Дейним, я не ошиблась? –
защебетала Таппенс. – Чудесная погода, правда?
– О да. Прекрасная.
Таппенс этим не ограничилась.
– Я не утерпела и вышла, – продолжала она лепетать. – Вообще
я редко выхожу до завтрака, но в такое утро и когда неважно проведешь ночь,
ведь на новом месте, бывает, плохо спится, я всегда говорю, нужно день-два,
чтобы привыкнуть.
– Да, несомненно.
– И представьте, эта небольшая прогулка вернула мне аппетит.
Я иду завтракать!
– Вы возвращаетесь в «Сан-Суси»? Если позволите, я пойду
вместе с вами. – И он с серьезным видом зашагал подле Таппенс.
Она спросила:
– А вы тоже решили нагулять аппетит перед завтраком?
Он хмуро покачал головой.
– Нет, мой завтрак, я его уже съел. Сейчас я иду на работу.
– На работу?
– Я химик-исследователь.
«Ах, вот, оказывается, кто ты!» – подумала Таппенс, искоса
бросив на него быстрый взгляд.
А Карл фон Дейним продолжал слегка надменным тоном:
– Я приехал в эту страну, спасаясь от нацистских
преследований. У меня было мало денег и ни одного друга. Я стараюсь делать, что
умею, чтобы приносить пользу.
Он не повернул к ней голову, а смотрел прямо перед собой, но
чувствовалось, что он сильно взволнован. Таппенс неопределенно пробормотала:
– Конечно, конечно. Очень похвальное желание.
– Два моих брата находятся в концентрационных лагерях. Отец
в лагере умер. Мать скончалась от горя и страха, – продолжал Карл фон Дейним.
«Каким ровным голосом он все это произносит, – подумала
Таппенс, – словно выучил наизусть». Она еще раз украдкой покосилась на него –
он смотрел прямо перед собой, и лицо его было бесстрастно.
Несколько шагов они прошли молча. Навстречу попались двое
мужчин, один из них задержал взгляд на Карле, и Таппенс услышала, как он сказал
своему спутнику:
– Видал? Ручаюсь, что этот парень – немец.
Лицо Карла фон Дейнима залила краска. Он вдруг потерял
самообладание, сдерживаемые чувства вырвались наружу:
– Вы... Вы слышали? Вот они что говорят... Я...
– Милый мальчик, – Таппенс, сама не заметив, заговорила
своим настоящим голосом, убежденно и сочувственно. – Не будьте глупцом. А чего
бы вы хотели?
– То есть как? – обернулся он к ней с недоуменным видом.
– Вы беженец. Так принимайте все, что связано с этим
положением. Вы остались живы, и это главное. Живы и на свободе. Что же до
прочего, то поймите, это неизбежно. Наша страна воюет с Германией. А вы немец.
– Таппенс неожиданно улыбнулась. – Нельзя же ожидать от каждого встречного и
поперечного, вроде того, что сейчас прошел, чтобы он отличал, примитивно
говоря, плохих немцев от хороших.
Их взгляды встретились. Ярко-голубые глаза Карла смотрели
страдальчески. Но вот он тоже улыбнулся и сказал:
– Про индейцев когда-то, кажется, говорили, что хороший
индеец – это мертвый индеец. – Он засмеялся. – А мне, чтобы быть хорошим
немцем, надо не опоздать на работу. Извините. Позвольте откланяться.
И опять этот чопорный поклон. Таппенс смотрела вслед его
удаляющейся фигуре. А потом сказала себе:
– Миссис Бленкенсоп, вы чуть было не дали большого маху.
Впредь думайте, пожалуйста, только о деле. А теперь марш завтракать.
Входная дверь в пансион была открыта. Внутри миссис Перенья
вела с кем-то пламенный разговор:
– И передай ему мое мнение насчет того маргарина, что он
продал нам в прошлый раз. Ветчину возьмешь у Квиллерса, у них цена была на два
пенса ниже. И смотри в оба, когда будешь выбирать капусту...
При виде входящей Таппенс, миссис Перенья прервала свои наставления.
– Ах, миссис Бленкенсоп, доброе утро, ранняя вы пташка! Вы
еще не завтракали? Завтрак на столе. – И указала на свою собеседницу: – Моя
дочь Шейла, вы ведь еще не знакомы? Она была в отъезде и возвратилась только
вчера вечером.
Таппенс с любопытством взглянула вблизи на красивое, полное
жизни девичье лицо. Лишенное давешнего трагизма, оно сейчас выражало лишь скуку
и раздражение. «Моя дочь Шейла». Шейла Перенья, стало быть.
Пробормотав несколько любезных слов, Таппенс прошла в
столовую. За столом до сих пор засиделись трое: миссис Спрот с дочуркой и
широкоплечая миссис О'Рурк. Таппенс поздоровалась, и в ответ прозвучало
громогласное, по-ирландски цветистое приветствие миссис О'Рурк, совершенно
заглушившее тихий отклик миссис Спрот.
Старшая дама с жадным любопытством разглядывала Таппенс.
– Надо же, в такую рань, а вы уже с прогулки. Ничего нет
лучше. Поди аппетит нагуляли чудесный.
Миссис Спрот кормила дочь.
– Попробуй, какой вкусный хлебушек с молочком, –
приговаривала она, пытаясь просунуть ложку в ротик Бетти Спрот.
Та ловко уклонялась и вертела головой, устремив на Таппенс
большие круглые глаза. Потом указала на новую тетю перемазанным в молоке
пальчиком и произнесла нечто гортанное:
– Га-га, боч!
– Вы ей понравились! – объяснила миссис Спрот, с восхищением
глядя на Таппенс, удостоившуюся такой монаршей милости. – Обычно она так
дичится при посторонних.
– Боч! – повторила Бетти Спрот. – Каду... мехок, –
торжественно объявила она.
– Что бы это такое могло значить? – поинтересовалась миссис
О'Рурк.
– Она еще не очень понятно говорит, – оправдываясь, сказала
миссис Спрот. – Ей ведь только-только пошел третий годок. Сейчас она все подряд
называет «бош». Но зато она умеет говорить «мама», верно, моя хорошая?
Бетти обернулась к матери и произнесла, словно вынесла
окончательный приговор:
– Кагл-бик.
– Они придумывают свой язык, милые малютки, – прогудела
миссис О'Рурк. – Бетти, милочка, ну, теперь скажи «мама».
Бетти нахмурила лобик и с огромным усилием произнесла:
– На-тси
[20]
.
– Ну, смотрите, как она старается! Ах ты моя хорошая!