На крещенской трапезе, устроенной в «Палас-отеле», отец Изабель сидел за столиком с Виолеттой, нарядившейся по этому случаю в голубое хлопчатобумажное платье с кружевным белым воротничком. Корсет был слишком тесным, а волосы собраны в такой тугой пучок, что разболелась голова. Однако Виолетта решила, что этот знаменательный день — крещение ее первой и, как она поняла со слов Изабель, единственной внучки — ничто не может омрачить.
— Том сегодня сам на себя не похож, правда, Ви? Он же мало пьет, а сегодня слишком уж налегает на виски, — удивился Билл, но тут же нашел объяснение: — Наверное, в честь крещения Люси.
— Думаю, что это нервы — как-никак такой важный день! Изабель тоже сама не своя. Наверное, из-за проблем с животом.
У барной стойки Ральф сказал Тому:
— Эта кроха изменила всю жизнь твоей половины, верно? Как будто она стала совершенно другой женщиной.
Том бездумно вертел в руках пустой бокал.
— Да, в ней открылись совершенно новые стороны.
— Я вспоминаю, как она потеряла первого ребенка…
Том хотел подняться, но Ральф уже продолжал:
— …в тот первый раз. Когда я увидел ее на Янусе, она была похожа на призрак. А после второго выглядела еще хуже.
— Да. Тогда ей пришлось нелегко.
— Но в конечном итоге Господь все устраивает к лучшему, верно? — улыбнулся Ральф.
— Думаешь? А разве для всех все обязательно кончается хорошо? Взять хотя бы нас с фрицами — тут или нам, или им…
— Нехорошо так говорить. Уж тебе-то грех жаловаться!
Том ослабил узел на галстуке и ворот сорочки — ему вдруг стало не хватать воздуха.
— С тобой все в порядке, приятель? — встревожился Ральф.
— Тут душно. Пойду выйду на свежий воздух. — Но на улице лучше не стало: воздух напоминал расплавленное стекло и скорее душил, чем позволял дышать.
Если бы он только мог поговорить с Изабель спокойно… Все бы встало на свои места. Наверняка это еще возможно. Том сделал несколько глубоких вдохов и медленно побрел обратно в отель.
— Сразу уснула, — сказала Изабель, закрывая дверь в спальню, где обложила Люси подушками, чтобы она случайно не скатилась на пол. — Она сегодня была такой умничкой. Выдержала всю церемонию, да еще когда кругом столько людей. Заплакала, только когда промокла. — К концу дня она сумела прийти в себя, и ее голос больше не дрожал, как после шока от откровений Хильды.
— Она истинный ангел, — согласилась Виолетта улыбаясь. — Не знаю, как мы здесь останемся, когда она завтра уедет.
— Я понимаю и обещаю обо всем подробно писать и сообщать о ней все новости, — сказала Изабель со вздохом. — Наверное, пора укладываться. Завтра нам вставать ни свет ни заря. Пойдем, Том?
Том кивнул.
— Спокойной ночи, Виолетта. Спокойной ночи, Билл, — сказал он и, оставив родителей Изабель собирать пазл, проследовал за ней в спальню. Они впервые за день остались наедине, и, едва закрылась дверь, он спросил: — Когда мы им скажем?
Его лицо было похоже на маску, а плечи одеревенели.
— Мы им ничего не будем говорить, — решительно ответила Изабель.
— Как это?
— Необходимо подумать, Том. Нам нужно время. Завтра мы должны уехать. Если мы что-то скажем, то поднимется страшный шум и ты не сможешь вернуться на маяк и заступить на смену. Мы приедем на Янус и все обдумаем. Нельзя в спешке предпринимать какие-либо действия, о которых потом будем жалеть.
— Изз, здесь, в городе, есть женщина, которая считает, что ее дочь погибла, а она жива. И эта женщина не знает, что случилось с ее мужем. Одному Господу известно, что ей пришлось пережить. И чем раньше мы положим конец ее страданиям…
— Все это так неожиданно! И мы должны поступить правильно! И думать не только о Ханне Поттс, но и о Люси! Сейчас мы оба не в состоянии соображать. Давай не будем торопиться. А сейчас попробуем хоть немного поспать.
— Я лягу позже, — сказал он. — Мне надо подышать свежим воздухом. — С этими словами он вышел на улицу через веранду, не обращая внимания на уговоры Изабель остаться.
На улице было свежо, и Том в темноте опустился в плетеное кресло и обхватил голову руками. Через окно на кухню слышалось постукивание костяшек от пазла, которые Билл убирал в коробку.
— Изабель не терпится вернуться на Янус. Говорит, что теперь ей не по себе в таком скоплении людей, — произнес Билл, закрывая крышку. — Хотя назвать наш городок людным вряд ли кому придет в голову.
Виолетта подрезала фитиль на керосиновой лампе.
— Она всегда была своенравной, — заметила она. — Между нами, мне кажется, она просто не хочет ни с кем делить Люси. — Она вздохнула. — А без малышки тут снова станет тихо.
Билл обнял ее за плечи.
— Навевает воспоминания, верно? Помнишь, какими малышами были Хью и Элфи? Такими славными! — Он хмыкнул. — Помнишь, как они заперли в шкафу кошку? — Он помолчал. — Я понимаю, что это совсем другое, но быть дедом почти так же хорошо, как и отцом! Как будто мальчики снова вернулись домой.
Виолетта зажгла лампу.
— Знаешь, Билл, иногда мне казалось, что мы не выдержим и больше никогда не сможем радоваться. — Она задула спичку. — И тут наконец такое счастье!
Надев на лампу защитное стекло, она направилась в спальню.
Эти слова отозвались у Тома в голове многократным эхом, и его охватило отчаяние. Он не чувствовал сладкого аромата жасмина, которым был пропитан ночной воздух.
Глава 16
В первый же вечер на Янусе ветер с завыванием обрушился на башню маяка, проверяя на прочность толстые стекла световой камеры. Включив маяк, Том вернулся мыслями к спору с Изабель, который произошел сразу после отбытия катера.
Она была непреклонна.
— Мы не можем изменить того, что случилось, Том. Ты думаешь, я не пыталась найти выход? — Она прижимала к груди куклу, которую подобрала с пола. — Люси — счастливая и здоровая маленькая девочка. Оторвать ее от нас… Том, это просто немыслимо! — Она нервно перекладывала постельное белье из корзины в шкаф. — Хорошо это или плохо, но что случилось, то случилось! Люси обожает тебя, и ты обожаешь ее, и у нас нет никакого права лишать ее любящего отца!
— А как насчет ее любящей матери? Ее живой матери? Разве это справедливо, Изз?
Изабель вспыхнула:
— А разве справедливо, что я потеряла троих детей? Разве справедливо, что Элфи и Хью похоронены за тысячи миль отсюда, а ты цел и невредим? Конечно, несправедливо, Том, совсем несправедливо! Но такова жизнь, и надо принимать ее такой, какая она есть!
Она затронула его самое больное место. Все эти годы он не мог избавиться от гнетущего чувства вины, будто обманул не смерть, а своих товарищей, и тем, что остался цел и невредим, он обязан им, а не чистой случайности. Изабель, видя, как он болезненно скривился, смягчилась.