К началу мая у меня был готов план кампании. Я понял, что не
могу сделать ничего лучше, кроме как следовать схеме Пуаро и продолжать сбор
информации о Клоде Дарреле. Поэтому я дал объявление в несколько утренних
газет. И вот как-то раз, сидя в маленьком ресторанчике в Сохо, я просматривал
газеты, ища отклик на свой призыв, и вдруг увидел небольшую заметку, повергшую
меня в ужас.
В ней очень коротко сообщалось о таинственном исчезновении
мистера Джона Инглза с борта парохода «Шанхай» вскоре после его выхода из
марсельского порта. Хотя погода была отличной, высказывалось предположение, что
данный джентльмен каким-то образом упал за борт. В конце заметки упоминалось,
что мистер Инглз долгое время служил в Китае и имел немалые заслуги.
Новость была весьма неприятной. Я увидел в смерти мистера
Инглза зловещий знак. Ни на одно мгновение я не поверил в предположение о
несчастном случае. Инглз был убит, и его смерть лишь доказывала могущество
проклятой Большой Четверки.
Пока я сидел там, ошеломленный новым ударом, и так и эдак
обдумывая происшедшее, я вдруг обратил внимание на поразительное поведение
человека, сидевшего напротив меня. До этого мгновения я не обращал на него
внимания. Это был худощавый темноволосый мужчина средних лет, с болезненным
цветом лица, с небольшой остроконечной бородкой. Он сел за мой стол так тихо,
что я почти не заметил его появления.
Но то, что он сделал теперь, было странно, чтобы не сказать
больше. Наклонившись вперед, он намеренно насыпал соль на мою тарелку –
четырьмя маленькими кучками по краю.
– Извините меня, – произнес он унылым голосом, – но
предложить незнакомцу соль означает развеять его печали, так говорят в
некоторых странах. Конечно, может оказаться, что это бессмысленно. Но я
надеюсь, что это не так. Я надеюсь, вы будете рассудительны.
Потом он с многозначительным видом повторил операцию с
солью, на этот раз насыпав ее на свою тарелку. Символ 4 был настолько ясен, что
об ошибке и речи не шло. Я внимательно всмотрелся в незнакомца. Он ничем не
напоминал ни молодого Темплтона, ни лакея Джеймса, ни других сыгранных им
персонажей – и все же я ничуть не сомневался, что передо мной сам устрашающий
Номер Четвертый. Лишь в его голосе мне послышалось нечто напоминающее
незнакомца в плотно застегнутом пальто, посетившего нас с Пуаро в Париже.
Я огляделся по сторонам, не зная, что делать. Прочитав мои
мысли, Номер Четвертый улыбнулся и мягко покачал головой.
– Я бы вам этого не советовал, – заметил он. – Помните, что
случилось из-за ваших необдуманных действий в Париже? Позвольте заверить вас,
что у меня всегда наготове путь к отступлению. Ваши идеи всегда несколько
простоваты, капитан Гастингс, если можно так сказать.
– Вы дьявол! – воскликнул я, задыхаясь от гнева. – Вы
чертово отродье!
– Пылко… как всегда, пылко. Ваш уже оплаканный друг сказал
бы сейчас, что человек, сохраняющий спокойствие, всегда имеет большое
преимущество.
– И вы еще осмеливаетесь упоминать его! – закричал я. – Вы,
убивший его так подло! И вы явились сюда…
Он перебил меня:
– Я пришел сюда с целями абсолютно мирными. Чтобы
посоветовать вам вернуться в Южную Америку. Если вы уедете, дело на том и
кончится – в том, что касается Большой Четверки. Вас и ваших близких больше
никогда не потревожат. Даю вам слово.
Я презрительно расхохотался.
– А если я откажусь повиноваться вашему наглому приказу?
– Едва ли это можно назвать приказом. Это скорее… ну скажем,
предостережение. – В его тоне прозвучала холодная угроза. – Первое
предупреждение, – пояснил он уже мягко. – Вы проявите настоящую мудрость, если
не пренебрежете им.
И тут же, прежде чем я успел заметить его намерение, он
встал и быстро скользнул к выходу. В следующую секунду я уже вскочил и бросился
за ним, но, к несчастью, не сумел разминуться с необычайно толстым человеком,
загородившим проход между моим столом и соседним. К тому времени, когда я
наконец проскочил мимо, преследуемый уже проходил сквозь двери, и тут, как назло,
передо мной возникло новое препятствие в виде официанта с огромным подносом,
полным тарелок, – он налетел на меня совершенно неожиданно. В общем, когда я
добрался до выхода, я не обнаружил и следа человека с темной бородкой.
Официант рассыпался в извинениях, толстяк безмятежно уселся
за стол и принялся заказывать ленч – ничто не указывало на то, что кто-то из
них действовал целенаправленно. Все выглядело как случайность. И тем не менее у
меня сложилось другое мнение. Я слишком хорошо знал, что агенты Большой
Четверки вездесущи.
Нечего и говорить, что я не обратил ни малейшего внимания на
их предупреждение. Я должен был или победить, или погибнуть. На свои объявления
я получил всего два ответа. И ни один из них не содержал в себе хоть
сколько-нибудь ценной информации. Оба сообщения пришли от актеров, в то или
иное время игравших на сцене вместе с Клодом Даррелом. Но эти люди не были
знакомы с Даррелом достаточно близко и не могли пролить света на его
происхождение или нынешнее местопребывание.
И от Большой Четверки не было никаких известий, пока не
прошло десять дней. А на одиннадцатый я шел через Гайд-парк, погруженный в
мысли, когда меня окликнули глубоким голосом с иностранным акцентом:
– Капитан Гастингс, не так ли?
Большой лимузин притормозил у тротуара. Из него выглянула
женщина, одетая в изысканное черное платье, с изумительными жемчугами на шее. Я
сразу узнал леди, знакомую мне сначала под именем графини Веры Русаковой, а
затем под различными псевдонимами в роли агента Большой Четверки. Пуаро по тем
или иным причинам всегда испытывал к графине тайную нежность. Что-то в ее
пышной и яркой внешности привлекало маленького мужчину. Графиня была, как он не
раз восклицал в приступах восторга, редчайшей женщиной. То, что она выступала
против нас, на стороне наших злейших врагов, ничуть не меняло его суждения.
– Ах, да не смотрите вы на меня так! – сказала графиня. – Я
должна сказать вам кое-что важное. И не пытайтесь меня арестовать, это было бы
слишком глупо. Вы всегда были глуповаты… да-да, именно так! Вы и теперь глупец,
потому что не приняли во внимание наше предостережение. Я принесла вам второе.
Немедленно уезжайте из Англии. Вы все равно ничего не сможете здесь сделать…
это я вам честно говорю. Вам не довести дела до конца.
– В таком случае, – упрямо сказал я, – мне кажется весьма
странным, что вы так тревожитесь из-за меня и упорно хотите выгнать из этой
страны.
Графиня пожала плечами – великолепные плечи, великолепный
жест!
– Если говорить обо мне, я и это считаю глупостью. Но
главари, видите ли, боятся, что какие-то ваши слова или поступки могут помочь
тем, кто сообразительнее вас. А потому – вас следует выслать.