Мои обязанности оказались совсем несложными. В моей жизни
был период, когда я работал личным секретарем весьма занятого делами члена
парламента, так что я не мог сказать, будто роль мне незнакома. Мистер Райланд
обычно приглашал на выходные множество гостей, но остальная часть недели
проходила сравнительно спокойно. Я редко видел мистера Эпплбая,
секретаря-американца, но он показался мне симпатичным человеком и вполне
обыкновенным американцем, очень квалифицированным работником. Зато мисс Мартин,
стенографистку, я видел гораздо чаще. Это была хорошенькая девушка лет двадцати
трех – двадцати четырех, с золотисто-каштановыми волосами и карими глазами,
которые при каждом подходящем случае вспыхивали озорством, но обычно она
опускала их с притворной скромностью. Мне показалось, что она не слишком-то
любит своего нанимателя, хотя, конечно, она никогда не позволяла себе даже
намека на что-то в этом роде; однако пришло время, когда я неожиданно завоевал
ее доверие.
Я, само собой, осторожно изучал всех, кто жил в доме. Пара
человек из прислуги были наняты недавно, как я понял, еще один лакей и
несколько горничных. Дворецкий, экономка и повар принадлежали к штату самого
герцога, который позволил им остаться в имении на время аренды. Горничных я
сразу выбросил из поля зрения как фигуры незначительные; зато я очень
внимательно наблюдал за Джеймсом, вторым лакеем. Однако было совершенно
очевидно, что он всего лишь лакей, и ничего кроме лакея. Его вообще-то нанял
дворецкий. Вот кто показался мне куда более подозрительным, так это Дейвс,
личный слуга Райланда, которого он привез с собой из Нью-Йорка. Дейвс был по
рождению англичанином и обладал безукоризненными манерами, но я все равно
подозревал его.
Я провел в Хэттон-Чейз уже три недели, но за это время не
случилось ничего такого, что я мог бы счесть подтверждением своей теории. Я не
видел никаких следов деятельности Большой Четверки. Мистер Райланд был
человеком бьющей через край силы и энергии, яркой личностью, но я все более
склонялся к мысли, что Пуаро ошибся, когда в своих предположениях связал этого
миллионера с чудовищной организацией. Как-то вечером за обедом я даже услышал,
как мистер Райланд упомянул Пуаро.
– Великолепный маленький человечек, так о нем говорят. Но он
лодырь. Откуда я это знаю? Я предложил ему выгодное дельце, а он отказался в
последнюю минуту. Я больше не желаю слышать об этом мсье Эркюле Пуаро.
В такие моменты я особенно ощущал надоевшие прокладки за
щеками.
А потом мисс Мартин рассказала мне весьма удивительную
историю. Райланд в тот день уехал в Лондон, забрав с собой мистера Эпплбая. Мы
с мисс Мартин после чая отправились погулять по саду. Мне очень нравилась эта
девушка, она была так безыскусна, так естественна! Но я видел, что-то гнетет
ее, и в конце концов ее прорвало.
– Знаете что, майор Невилл, – сказала она, – я всерьез
подумываю уволиться отсюда.
Я, наверное, выглядел немало удивленным, потому что она
торопливо продолжила:
– О! Я знаю, это прекрасное место во всех отношениях.
Большинство людей сочли бы меня дурой, раз я так поступаю. Но я не желаю
выносить оскорбления, майор Невилл. Если кто-то обрушивается на меня с руганью,
как извозчик, – это нестерпимо. Ни один джентльмен не должен так поступать.
– Неужели Райланд ругается при вас?
Она кивнула:
– Конечно. Он всегда довольно раздражителен и легко выходит
из себя. Ну, это естественно. Он работает дни напролет. Но впадать в такую
ярость… и, собственно, совершенно без причины! Он выглядел так, словно готов
был убить меня! И, как я уже сказала, без какой-либо причины!
– Расскажете мне об этом? – спросил я, искренне
заинтересованный.
– Ну, как вы знаете, я вскрываю все письма мистера Райланда.
Некоторые из них я передаю мистеру Эпплбаю, с другими разбираюсь
самостоятельно, но все-таки предварительная сортировка лежит на мне. И еще
время от времени приходят письма на голубой бумаге, помеченные в углу крошечной
цифрой 4… Прошу прощения, вы что-то сказали?
Я не сумел удержаться от приглушенного восклицания, но тут
же поспешил покачать головой и попросил ее продолжить.
– Ну, как я и говорю, время от времени приходят эти письма,
и у меня строгий приказ: ни в коем случае не вскрывать их, а просто передавать
мистеру Райланду. Конечно, я всегда именно так и делала. Но вчера утром пришло
необычно большое количество разной почты, и я вскрывала письма в ужасной
спешке. И по ошибке вскрыла одно из таких писем. Как только я обнаружила это, я
тут же с извинениями передала его мистеру Райланду. К моему крайнему изумлению,
он вдруг разъярился и разразился руганью. Я ужасно испугалась, я уже говорила
вам об этом.
– Любопытно, что же такого было в том письме? Из-за чего он
взбесился?
– Абсолютно ничего особенного… это и есть самое странное во
всей истории. Я же прочла его, прежде чем поняла свою ошибку. Письмо было
совсем коротким. Я запомнила его от слова до слова, и там не было совершенно
ничего такого, что могло бы расстроить кого бы то ни было!
– Неужели можете повторить целиком? – поддел я.
– Да. – Девушка на мгновение замолчала, потом медленно
заговорила, а я потихоньку записывал в это время: – «Дорогой сэр… Мне
необходимо сказать, что недвижимость – самое важное сейчас. Если вы настаиваете
на каменоломне, тогда семнадцать тысяч – разумная цена. Но все равно
одиннадцать процентов комиссионных – лишнее, четырех будет вполне достаточно…
Искренне ваш – Артур Левершем».
Мисс Мартин продолжила:
– Понятно, что речь идет о некоей недвижимости, которую
мистер Райланд подумывает купить. Но, видите ли, я чувствую, что человек,
способный впасть в такую ярость из-за пустяка, просто-напросто опасен. Мне бы
хотелось знать, что вы об этом думаете, майор Невилл? Вы куда лучше меня знаете
жизнь.
Я постарался успокоить девушку, сказав ей, что мистер Райланд,
возможно, страдает сильным расстройством желудка и оттого так вспыльчив. В
конце концов она ушла, в общем, уже не такая огорченная. Но сам я вовсе не
удовлетворился собственными объяснениями. Когда девушка скрылась из виду и я
остался один, я раскрыл свою записную книжку и просмотрел записанное письмо.
Что оно могло значить, это совершенно невинное с виду послание? Касалось ли оно
финансовых дел Райланда, и миллионер попросту встревожился из-за того, что
предполагаемая сделка могла сорваться? Такое объяснение было вполне возможно.
Но я помнил о маленькой цифре 4, которой помечались конверты, и чувствовал, что
наконец-то напал на нужный след.
Весь тот вечер я ломал голову над письмом и большую часть
следующего дня тоже – а потом вдруг пришла разгадка. Она оказалась совсем
простой. Цифра 4 была ключом. Если прочитать в письме каждое четвертое слово,
получается совершенно другое послание. «Чрезвычайно важно видеть вас
каменоломня семнадцать одиннадцать четыре». Семнадцать должно было означать
семнадцатое октября – то есть завтра; одиннадцать – это время; а четверка,
видимо, служила подписью или же напоминала о загадочном Номере Четвертом, а
может быть, служила, так сказать, фирменным знаком Большой Четверки вообще.
Слово «каменоломня» также поддавалось разгадке. На территории поместья как раз
имелась большая заброшенная каменоломня – примерно в полумиле от дома; это было
весьма уединенное местечко, идеальное для тайных встреч.