— Вы надеялись узнать больше? Они такие занудные
старики.
— Меня разочаровало не их занудство, мой друг,
поскольку я вовсе не ждал, что управляющий банком окажется «проницательным
финансистом с орлиным взором», как пишут в твоих любимых романах. Нет, я
разочарован тем, что дело оказалось слишком простым.
— Простым?
— Да. А разве ты другого мнения?
— Так, значит, ты знаешь, кто украл облигации?
— Знаю.
— Но тогда… мы должны…
— Не торопись, Гастингс. В настоящее время я не намерен
ничего предпринимать.
— Но почему? Чего ты ждешь?
— Я жду «Олимпию». Она прибывает из Нью-Йорка во
вторник.
— А вдруг похититель за это время скроется? Ну, скажем,
где-нибудь на острове в южных морях, где его нельзя отдать в руки правосудия.
— Нет, мой друг, жизнь на острове не для него. А жду я
потому, что для Эркюля Пуаро это дело совершенно ясное, но для пользы других,
не столь одаренных Богом, например, для инспектора Мак Нейла, необходимо
сделать еще кое-какие расследования для подтверждения фактов. Надо
снисходительнее относиться к тем, кто не столь одарен, как ты.
— Черт побери, Пуаро! Я бы дорого заплатил, чтобы
посмотреть, как ты окажешься в дураках хотя бы один раз! Ты дьявольски
самоуверен!
— Не выходи из себя, Гастингс. По правде говоря, я
замечаю, что временами ты начинаешь меня ненавидеть. Бот она, плата за величие!
Маленький человек выпятил грудь и вздохнул так комично, что
я рассмеялся.
Во вторник мы мчались в Ливерпуль в вагоне первого класса.
Пуаро упрямо отказывался просветить меня насчет своих предположений. Он лишь
демонстрировал удивление, что я еще не додумался до разгадки сам. Спорить с ним
было ниже моего достоинства, и мне пришлось скрывать свое любопытство за
видимым безразличием.
Как только мы появились на причале, где стоял
трансатлантический лайнер, Пуаро стал энергичным и подтянутым. Все наши
действия свелись к тому, что мы по очереди расспросили четырех стюардов о друге
Пуаро, который плыл на этом пароходе в Нью-Йорк прошлым рейсом.
— Пожилой джентльмен в очках, — услышали
мы. — Полный инвалид, едва смог выйти из своей каюты.
Описание пожилого джентльмена полностью совпадало с
внешностью мистера Вентнора, который занимал каюту 24, находившуюся рядом с
каютой Филипа Риджвея. Хотя я и не мог понять, как Пуаро догадался о
существовании мистера Вентнора и о его внешности, я сильно возбудился.
— Скажите мне, — обратился я к стюарду, — не
сошел ли этот джентльмен первым по прибытии в Нью-Йорк?
Стюард покачал головой.
— Нет, сэр, напротив, он сошел одним из последних.
Я был разочарован, но увидел, что Пуаро посмеивается надо
мной.
Он поблагодарил стюарда, вручил ему банкноту, и мы
отправились назад.
— Все очень хорошо, — заметил я горячо, — но
этот последний ответ начисто разрушил твою теорию! Улыбайся теперь сколько
хочешь!
— Ты, Гастингс, опять ничего не понял. Наоборот, этот
последний ответ будет краеугольным камнем моей теории.
Когда наш поезд уже набрал ход, Пуаро несколько минут
сосредоточенно что-то писал, а потом запечатал написанное в конверт.
— Это для нашего славного инспектора Мак Нейла.
Прибыв в Лондон, мы отправили конверт в Скотланд-Ярд, а
затем отправились в ресторан «Рандеву», куда я по телефону пригласил мисс Эсме
отобедать с нами.
— А как же Риджвей? — спросил Пуаро, сверкнув
глазами.
— Но разве теперь подозрение не падает только на него
одного?
— Гастингс, ты привыкаешь мыслить нелогично. Конечно,
если бы вором оказался Риджвей, это дело было бы эффектным, правда, не для мисс
Фаркуар. Ну, а теперь давай рассмотрим все подробно. Я вижу, ты сгораешь от
любопытства. Итак, запечатанный сверток исчез из закрытого саквояжа и
растворился в воздухе. Мы отбросим гипотезу о растворении в воздухе, поскольку
она не согласуется с данными современной науки. Нет сомнений, что сверток
нельзя было пронести на берег…
— Да, но мы знаем…
— Ты, Гастингс, может быть, и знаешь, а я нет. Я
придерживаюсь простого мнения: все, что невозможно, невозможно. Остаются два
варианта: сверток был спрятан на корабле, что сделать довольно трудно, или же
был выброшен за борт.
— А! С привязанным к нему поплавком!
— Без всякого поплавка.
Я взглянул на Пуаро с удивлением.
— Но, если облигации были выброш??ны за борт и утонули,
каким образом их продавали потом в Нью-Йорке?
— Восхищаюсь твоей логикой, Гастингс. Облигации были
проданы в Нью-Йорке, а значит, их не выбросили за борт. Ты понимаешь, куда это
нас ведет?
— Туда, откуда мы начали.
— Отнюдь. Если сверток выброшен за борт, а облигации
проданы в Нью-Йорке, значит, облигаций не было в пакете. Разве есть какие-то
доказательства, что в запечатанном пакете были именно облигации? Напомню, что
мистер Риджвей ни разу не вскрывал пакет с момента получения его в Лондоне.
— Да, это так, но тогда…
Пуаро нетерпеливо взмахнул рукой.
— Позволь мне продолжать. В последний раз облигации
видели в кабинете Лондонского и Шотландского банка утром двадцать третьего.
Затем они появились в поле зрения в Нью-Йорке, через полчаса после прибытия
«Олимпии», а один маклер даже утверждает, что чуть раньше прибытия корабля. А
если предположить, что их вообще не было на «Олимпии»? Есть ли еще способ,
которым они могли попасть в Нью-Йорк? Да, есть. «Джайгентик» отплывает из
Саутгемптона в тот же день, что и «Олимпия», но скорость у него больше. Если
послать облигации с «Джайгентиком», то они прибудут за день до «Олимпии». Вот и
вся разгадка. Запечатанный конверт был лишь подделкой, и сделана она была в самом
банке. Сделать второй пакет и подменить первый могли трое — Риджвей или один из
директоров. Затем облигации были посланы партнеру в Нью-Йорке с указанием
продать их, как только «Олимпия» прибудет в порт. При этом кто-то должен был
инсценировать ограбление на «Олимпии».
— Но зачем?
— Если Риджвей вскрывает пакет и не находит облигаций,
подозрение автоматически падает на Лондон. Человек, который плыл в соседней с
Риджвеем каюте, сделал вид, что взламывает замок, хотя на самом деле открыл его
запасным ключом и выбросил пакет за борт. Он подождал, пока все сойдут с
корабля, чтобы покинуть «Олимпию» последним, поскольку не хотел быть замеченным
Риджвеем. Он сошел на берег в Нью-Йорке и вернулся назад первым же пароходом.