До несколько оторопелой Люси вдруг дошло, что Александр
клонит разговор к чему-то вполне определенному.
– Эти глупые сказки про злую мачеху, – продолжал
он, по-прежнему адресуясь к потолку, – давным-давно устарели. У нас со
Стоддерсом полно знакомых ребят, у которых есть мачеха, – развод, там, и
прочее, – и они прекрасным образом с ней ладят. Конечно, тут важно, какая
мачеха. Ну, и, конечно, не обходится без неразберихи – кому тебя куда-то вести
или кого ты сам позовешь в школу на спортивный праздник – в смысле, когда есть
две пары родителей. Хотя, с другой стороны, при желании это можно использовать
в своих же интересах. – Он сделал передышку, отягощенный сложностями
современной жизни. – Самое лучшее, когда у тебя дом и родители родные, но
раз уж мама умерла… В общем, вы понимаете, что я хочу сказать? Была бы,
главное, подходящим человеком, – повторил Александр в третий раз.
Люси была тронута.
– По-моему, ты очень правильно рассуждаешь,
Александр, – сказала она. – Надо нам постараться и найти твоему отцу
симпатичную жену.
– Ага, – отозвался уклончиво Александр. – Это
я просто так, – прибавил он небрежно. – Дай, думаю, скажу. А Брайену
вы очень нравитесь. Он мне сам говорил.
Ну и ну, подумала Люси. Со всех сторон сватовство! Сперва
мисс Марпл, теперь и Александр туда же.
Без всякой видимой связи в голове у нее мелькнула мысль о
свинарниках.
Люси встала с колен.
– Спокойной ночи, Александр. Утром осталось только
сложить туалетные принадлежности да пижаму. Спи спокойно.
– Спокойной ночи.
Александр сполз с подушки, положил на нее голову, закрыл
глаза, мгновенно явив собой совершенный образ спящего ангела, и в ту же секунду
уснул.
Глава 19
1
– Довольно-таки шатко, – изрек сержант Уэзеролл из
глубины обычного для него мрака.
Краддок был занят чтением отчета о проверке алиби Гарольда
Кракенторпа за двадцатое декабря.
На аукционе Сотби он был замечен примерно в полчетвертого,
но вскоре после этого, по мнению тех же свидетелей, ушел. В кафе «Расселз» его
по фотографии не узнали, что, впрочем, неудивительно, если учесть, что в традиционный
час чаепития у них большой наплыв народа, а Гарольд – не тамошний завсегдатай.
Его слуга подтвердил, что без четверти семь хозяин заходил домой, на
Кардиган-Гарденз, переодеться, – поздновато, так как званый обед начинался
уже в семь тридцать, и мистер Кракенторп по этой причине немного нервничал. Не
помнит, слышал ли, как хозяин возвращался вечером – скорее нет, но точно
сказать не может, так как с тех пор прошло много времени, и к тому же он вообще
далеко не всегда слышит, как мистер Кракенторп приходит домой. Они с женой
стараются по мере возможности рано ложиться спать. Гараж в бывших конюшнях, где
Гарольд держит машину, сдает ему внаем отдельную ячейку, так что следить, кто и
когда там бывает, некому, а уж тем более ни к чему запоминать какой-то рядовой
вечер.
– Нулевой результат, – сказал со вздохом Краддок.
– У Поставщиков на обеде он был весь вечер, но ушел
довольно рано, когда еще не закончились спичи.
– А как насчет вокзалов?
Но ни Бракемптон, ни Паддингтон тоже не дали ничего. Прошло
почти четыре недели, и рассчитывать, что кто-то что-то вспомнит, было трудно.
Краддок снова вздохнул и потянулся за бумагами на Седрика.
Тут результаты были не лучше, правда, один таксист смутно припомнил, что вроде
бы вез в тот день на вокзал Паддингтон пассажира, который «на личность как
будто смахивал на это фото. В грязных штанах и волосы дыбом на голове. Ругался
нехорошими словами, что плата за проезд выросла с последнего раза, как он был в
Англии». Число таксисту запомнилось, так как в тот день лошадь по кличке Колуша
стала победительницей забега в 2.30, а он сделал на нее порядочную ставку.
Только высадил клиента – и тут как раз объявляют результат по радио в машине,
так что он прямым ходом дернул домой отмечать это дело.
– Спасибо, хоть бега есть на свете, – сказал
Краддок, отодвигая в сторону отчет.
– И вот ваш Альфред, – сказал сержант Уэзеролл.
Некий оттенок в его голосе заставил Краддока вскинуть глаза.
Лицо Уэзеролла выражало довольство человека, который приберег лакомый кусочек
напоследок.
В основном проверка мало что дала. Альфред жил в своей
квартире одиноко, приходил и уходил в разное время. Соседи его не страдали
излишним любопытством, и вообще, как конторские служащие, проводили весь день
на работе. И лишь под конец отчета толстый палец Уэзеролла уперся в последний
абзац.
Сержант Лик, назначенный расследовать дело о хищениях в
процессе грузовых перевозок, сидел в шоферской забегаловке «Груз кирпичей», что
на шоссе Уоддингтон – Бракемптон, ведя наблюдение кое за кем из шоферов. Он
обратил внимание, что за соседним столиком сидит Чик Эванс, один из членов
шайки Дикки Роджерса. А с ним – Альфред Кракенторп, которого сержант знал в
лицо, поскольку видел, как он давал по делу Дикки Роджерса свидетельские
показания. Лик еще подумал тогда, интересно, какое это дельце они обстряпывают
сообща. Время – девять тридцать вечера в пятницу двадцатого декабря. Через
несколько минут Альфред Кракенторп сел в автобус на Бракемптон. А в
Бракемптоне, на станции, перед самым отходом поезда 11.55 на Паддингтон,
кондуктор Уильям Бейкер пробил билет господину, в котором узнал одного из
братьев мисс Кракенторп. Число он запомнил из-за истории с полоумной
старушонкой, которая божилась, что в тот день видела, как кого-то убивают в
поезде.
– Альфред? – проговорил Краддок, положив на стол
отчет. – Альфред? Странно.
– Все указывает прямехонько на него, – отметил
Уэзеролл.
Краддок кивнул головой. Да, Альфред мог ехать в Бракемптон
поездом 4.33 и по дороге совершить убийство. Потом – поехать на автобусе в «Груз
кирпичей». Побыть там до 9.30 и без особой спешки съездить в Резерфорд-Холл,
забрать труп с насыпи, спрятать в саркофаг и успеть в Бракемптон к поезду,
отходящему на Лондон в 11.55. Возможно даже, кто-нибудь из сообщников Дикки
Роджерса помогал ему перемещать тело, хотя в этом Краддок сомневался.
Малопочтенная публика, но не убийцы.
– Альфред? – опять повторил он в раздумье.
2
В Резерфорд-Холле у Кракенторпов, происходил семейный сбор
всех частей. Из Лондона прибыли Гарольд с Альфредом, и очень мало потребовалось
времени, чтобы разгорелись страсти и разговор перешел на повышенные тона.
Люси по собственной инициативе смешала в кувшине коктейли,
добавила льда и понесла кувшин в библиотеку. В холл явственно доносились
голоса, свидетельствуя, что ожесточение направлено, главным образом, против
Эммы.