Мой сын молча уставился на Финана и ничего не ответил.
— Беббанбург — это крепость рядом с морем, — сказал я сыну, — великая крепость. Открытая ветрам, омываемая морем, неприступная.
И я почувствовал покалывание слез, потому что так часто мечтал о том, чтобы сделать Гизелу госпожой Беббанбурга.
— Не неприступная, господин, — заметил Финан, — потому что мы ее возьмем.
— Возьмем, — согласился я, хотя не почувствовал энтузиазма даже при мысли о том, как возьму приступом свою твердыню и перережу дядю с его людьми.
Я отвернулся от своего бледного сына, встал на носу корабля, под волчьей головой, и поглядел на восток — туда, где вставало солнце. И там, в дымке под восходящим солнцем, в морском тумане, в мерцании света над медленно вздымающимися волнами, я увидел корабли.
Флот.
— Гребите медленней! — крикнул я.
Наши весла неторопливо поднимались и опускались, поэтому к флоту, что шел на север, пересекая наш путь, нас в основном нес отлив.
— Табань! — закричал я, и мы замедлили ход, остановились, и течение развернуло нас боком.
— Это, должно быть, Хэстен, — сказал Финан.
Он пришел на нос и встал рядом со мной.
— Он покидает Уэссекс, — проговорил я.
Я был уверен, что это Хэстен. Так и оказалось, потому что мгновение спустя один корабль отделился от флота, и я увидел мелькание лопастей весел, когда гребцы быстро направили судно к нам. Остальные суда продолжали идти на север. Их было больше тех восьми, что Хэстен привел в Кент: его флот пополнили дезертиры из армии Харальда.
Направлявшееся к нам судно было уже близко.
— Это «Дракон-Мореплаватель», — сказал я, узнав корабль, который мы отдали Хэстену в день, когда он взял сокровища Альфреда и отдал нам бесполезных заложников.
— Щиты? — спросил Финан.
— Нет, — ответил я.
Если бы Хэстен собирался напасть, он взял бы не один корабль. Поэтому наши щиты остались лежать на днище «Сеолфервулфа».
«Дракон-Мореплаватель» начал табанить на полпути. Он был уже близко, вздымаясь на медленных волнах. Мгновение его команда смотрела на мою команду, а потом я увидел, что на рулевую площадку поднимается Хэстен. Он помахал рукой.
— Могу я подняться на борт? — крикнул он.
— Ты можешь подняться на борт! — откликнулся я и стал наблюдать, как его гребцы, сидевшие ближе к корме, умело повернули «Дракона-Мореплавателя» — теперь его нос приблизился к нашему.
Когда два корабля сблизились, длинные весла были втянуты внутрь, а потом Хэстен прыгнул. Еще один человек помахал мне с рулевой площадки «Дракона-Мореплавателя», и я узнал отца Виллибальда. Я помахал в ответ, а потом пошел на корму, чтобы поприветствовать Хэстена.
Голова его была непокрыта. При моем приближении он раскинул руки беспомощным жестом; казалось, ему было трудно заговорить. Но, в конце концов, он нашел слова.
— Мне жаль, господин, — проговорил он сдержнным, убедительным тоном. — Нет слов, господин Утред.
— Она была хорошей женщиной, — сказал я.
— Замечательной, — ответил он. — И я действительно сожалею, господин.
— Спасибо.
Он взглянул на моих гребцов, без сомнения, бегло осмотрев их оружие, потом снова посмотрел на меня.
— Эти печальные вести, господин, омрачают тенью донесение о твоей победе. То был великий триумф, господин.
— Который, похоже, склонил тебя к тому, чтобы покинуть Уэссекс, — сухо сказал я.
— Я все время собирался уйти, господин, с тех пор как мы заключили наше соглашение, но некоторые из моих кораблей нуждались в починке.
Тут Хэстен заметил Утреда, увидел серебряные бляшки, украшающие пояс мальчика.
— Твой сын, господин? — спросил он.
— Мой сын, — ответил я. — Утред.
— Достойный мальчик, — солгал Хэстен.
— Утред, — окликнул я, — подойди сюда!
Тот робко приблизился к нам; его глаза бегали по сторонам, как будто он ждал, что на него нападут. Он был не более достойным, чем утенок.
— Это ярл Хэстен, — сказал я ему, — датчанин. Однажды я убью его или он убьет меня.
Хэстен засмеялся, но мой сын просто опустил глаза.
— Если он убьет меня, — продолжал я, — твоим долгом будет убить его.
Хэстен ждал ответа от Утреда Младшего, но мальчик был озадачен — и не более. Датчанин озорно ухмыльнулся.
— А как мой сын, господин Утред? — невинно спросил он. — Я верю, он благоденствует, даже будучи заложником.
— Я утопил маленького ублюдка месяц назад.
Хэстен засмеялся, услышав эту ложь.
— В заложниках все равно не было нужды, — сказал он, — поскольку я буду придерживаться нашего соглашения. Отец Виллибальд подтвердит это. — Он показал на «Дракона-Мореплавателя». — Я собираюсь отослать отца Виллибальда в Лунден с письмом. Ты можешь взять его с собой, господин?
— Одного отца Виллибальда? — переспросил я. — Разве я не привозил тебе двух священников?
— Второй умер, — беззаботно произнес Хэстен, — объевшись угрей. Так ты возьмешь отца Виллибальда?
— Конечно. — Я бросил взгляд на флот, который все еще шел под веслами на север. — Куда вы отправляетесь?
— На север, — беспечно ответил Хэстен. — В Восточную Англию. Или еще куда-нибудь. Не в Уэссекс.
Он не хотел говорить мне, куда направляется, но было ясно, что его корабли движутся к Бемфлеоту. Мы сражались там пять лет назад, и у Хэстена могли остаться плохие воспоминания об этом месте, однако Бемфлеот, на северном берегу устья Темеза, имел два бесценных преимущества. Первым преимуществом был ручей под названием Хотледж, скрытый за островом Канинга. В этом ручье могли укрыться три сотни кораблей, в то время как над ним, высоко на зеленом холме, стояла старая крепость. То было очень надежное место, куда более надежное, чем укрепления Хэстена на побережье Кента. Но он строил те укрепления с единственной целью — чтобы склонить Альфреда заплатить ему за уход.
И вот теперь он уходил, но направлялся в место, куда сильнее угрожавшее Уэссексу. В Бемфлеоте в его распоряжении окажется почти неприступная крепость, и он по-прежнему будет там, откуда сможет нанести удар по Лундену и Уэссексу. Этот человек был змеей.
Отец Виллибальд так не считал.
Мы поставили два корабля борт к борту, чтобы священник смог перебраться с одного на другой. Он неуклюже растянулся на палубе «Сеолфервулфа», потом дружески попрощался с Хэстеном, пожелав ему всего хорошего, и датчанин на прощание ухмыльнулся мне, прежде чем прыгнуть обратно на борт своего судна.
Отец Виллибальд смотрел на меня в замешательстве. Только что его лицо было полно участия, в следующий миг на нем отразилось возбуждение, и он нетерпеливо переминался с ноги на ногу, как будто пытался найти слова, чтобы выразить одно их этих чувств. Победило участие.