С рассветом нас увезут в Москву. В первый же день тот гроб,
где я сплю, унесет меня за много миль. Мариус, я ошеломлена. Я не могу искать
приюта в твоем доме, под одной крышей с древностью. Прошу тебя, Мариус, приезжай
в Москву. Помоги мне высвободиться из этого затруднительного положения. Позже
можешь судить меня и вынести приговор. Ты мне нужен. Мариус, я стану словно
призрак слоняться вокруг царского дворца и великого собора, пока ты не придешь.
Мариус, я понимаю, что прошу о длительном и нелегком путешествии, но,
пожалуйста, приходи. Я раба воли этого вампира.
Люблю тебя,
Пандора».
Выбежав на улицу, я поспешила к его дому, пытаясь определить
дорогу, на которую по глупости не обращала внимания прежде.
Но как же биение сердца? Я его услышу – этот мерзкий звук!
Придется пробежать мимо, пробежать через него, чтобы успеть передать это письмо
Мариусу, может быть, дать ему схватить меня за руку, спрятать меня в
какое-нибудь безопасное место и прогнать содержавшего меня вампира-азиата.
Затем появилась та самая карета – она везла с бала моего
пьющего кровь компаньона. Заметив меня, он немедленно остановился. Я отвела
кучера в сторону.
«Человек, что отвез меня домой, – сказала я. – Мы
ездили к нему, в такой большой дворец…»
«Да, граф Мариус, – откликнулся кучер. – Я только
что отвез его обратно».
«Вы должны отвезти ему это письмо. Быстрее! Вы должны
поехать к нему и вручить письмо прямо в руки. Скажите, что у меня не было
денег, чтобы вам заплатить, пусть он вам заплатит. Я требую, чтобы вы передали
все именно так. Он заплатит. Скажите ему, что письмо от Пандоры. Непременно
найдите его!»
«О ком ты говоришь?» – спросил мой спутник-азиат.
Я замахала кучеру, чтобы он уезжал!
Конечно, мой спутник пришел в бешенство. Но карета уже
уехала.
Прошло двести лет, прежде чем я узнала одну простую истину:
Мариус так и не получил мое письмо!
Он вернулся в свой дом, собрал вещи и на следующую же ночь в
печали покинул Дрезден, а письмо нашел намного позже, как и рассказывал Лестату, –
«маленький клочок бумаги», как он выразился, «завалявшийся на дне дорожного
сундука».
И когда же я увидела его снова?
Уже в современном мире. Когда древняя царица поднялась со
своего трона и в полной мере продемонстрировала ограниченность своей мудрости,
своей воли и своей власти.
Две тысячи лет спустя, в нашем двадцатом веке, изобилующем
римскими колоннами, статуями, фронтонами и перистилями, гудящими компьютерами и
телевидением, где в каждой общественной библиотеке можно найти Цицерона и
Овидия, наша царица Акаша, увидев Лестата на телеэкране, пробудилась в своем
самом современном и безопасном святилище, исполненная стремления стать богиней
для всего мира и жажды править не только нами, но и человечеством.
В самый опасный час, когда она грозилась уничтожить нас,
если мы не пойдем ее путем – а к тому времени она уже уничтожила многих, –
именно Мариус со своей логикой, оптимизмом и философским складом ума заговорил
с ней, стараясь успокоить ее и отвлечь, задержать претворение в жизнь ее
сокрушительных намерений, пока не явится ее древний враг, готовый исполнить
древнее проклятие и нанести смертельный удар.
Дэвид, что же ты со мной сделал, побудив излить эту повесть
на бумагу?
Ты заставил меня устыдиться потраченных впустую лет. Ты
заставил меня признать, что никакого мрака не хватило, чтобы истребить во мне
понимание любви – любви тех смертных, благодаря кому я появилась на свет, любви
к каменным богиням, любви к Мариусу.
Прежде всего, я не могу отрицать возрождение любви к
Мариусу.
И вокруг меня в этом мире я тоже вижу проявления любви – в
образе святой Девы Марии и младенца Иисуса, в образе распятого Христа, в
воспоминании о базальтовой статуе Изиды. Я вижу любовь. Я вижу ее в
человеческой борьбе. Я вижу ее безусловное проникновение во все достижения человечества
– в поэзии, в живописи, в музыке, в любви друг к другу и отказе считать
страдания своим неизбежным уделом.
Однако прежде всего я вижу ее в самом устройстве мира,
который затмевает любое искусство и не мог бы просто по случайности накопить
такую красоту.
Любовь… Но откуда проистекает эта любовь? Почему ее источник
окутан такой тайной, источник любви, создавшей дождь и деревья, разбросавшей
над нами звезды? Раньше утверждалось, что это сделали боги.
Итак, Лестат, наш принц-паршивец, разбудил царицу; а мы
пережили ее уничтожение. Итак, Лестат, наш принц-паршивец, побывал и на
Небесах, и в аду, откуда принес недоверие, ужас и Покрывало Вероники! Вероника…
Имя, придуманное христианами, означающее vera ikon – подлинная икона. Его
забросили в Палестину как раз в те времена, когда жила я, и там он увидел
нечто, что потрясло те самые человеческие способности, к которым мы так бережно
относимся: веру, разум.
Я должна пойти к Лестату и заглянуть ему в глаза. Я должна
увидеть то, что увидел он!
Пусть молодые поют песни смерти. Они глупы.
Самое прекрасное, что существует под луной и солнцем, –
это душа человека. Я восхищаюсь маленькими чудесами добра, которыми
обмениваются люди, я восхищаюсь ростом сознания, упорством разума перед лицом
суеверий и отчаяния. Я восхищаюсь человеческой выносливостью.
У меня осталась для тебя еще одна история. Не знаю, почему
мне хочется записать ее в этот блокнот. Хочется. Наверное, потому, что я
чувствую: ты, вампир, способный видеть духов, поймешь ее и, возможно, поймешь,
почему она меня совсем не тронула.
Как-то раз, в шестом веке – то есть через пятьсот лет после
Рождества Христова и через триста лет после того, как я ушла от Мариуса, –
я скиталась по варварской Италии. Полуостров давно уже разорили остготы.
Потом на них накинулись другие племена – грабили, жгли,
растаскивали камни из старых храмов.
Я ходила там, как по раскаленным углям…
Но Рим все-таки боролся, сохраняя некую концепцию самого
себя и свои принципы, пытаясь перемешать язычество с христианством и добиться
отсрочки варварских набегов.
В Риме сохранился сенат. Выжил – единственный из всех
прежних институтов власти.
И недавно как раз приговорили к смерти одного ученого,
Боэция, происходившего из той же породы, что и я, очень образованного человека,
изучавшего древние века и святых, но он успел оставить нам великую книгу.
Сегодня она есть во всех библиотеках. И называется, конечно, «Утешение
философское».