Ларкин уже чувствовал себя лучше. Головная боль отступала, и
он начал мечтать о кофе со сладкими пончиками и об обеде во «Дворце командора».
К тому же неплохо было бы после обеда немного вздремнуть. Но потом он вспомнил
об образцах. Вспомнил о Роуан. И тревожное возбуждение, сопровождаемое
неприятным предчувствием чего-то нехорошего и непредсказуемого, вновь охватило
его.
— Ваш отель находится всего в нескольких кварталах от
«Дворца командора», — спокойно сообщил Лайтнер. — Мы отвезем вас туда
вечером. Возможно, удастся уговорить Майкла, чтобы он сопроводил вас. Видите
ли, случилось нечто из ряда вон выходящее. Это имеет прямое отношение к семье
Райена. В противном случае он бы сам вас встретил. Скажите, этот мой коллега.
Как он себя вел? Вы можете рассказать, что произошло? У вас есть багаж?
— Нет, только маленький чемоданчик. Он был со мной в
салоне.
Как большинство хирургов, Ларкин привык вставать довольно
рано. В Сан-Франциско он сейчас уже находился бы в своем кабинете. С каждой
минутой он чувствовал себя все лучше и лучше.
Они направились к яркому солнечному свету, туда, где за
стеклянными дверями стояли обыкновенные такси и лимузины. На улице было не
слишком холодно. Во всяком случае, такого жгучего мороза, как в Сан-Франциско,
не ощущалось. Но если говорить о значительном различии, то здесь был совершенно
другой свет. Его было очень много. И воздух вокруг казался бездыханным. Сущее
очарование!
— Ваш коллега представился как Эрик Столов. Он хотел
узнать, где находятся образцы, — пояснил Ларкин.
— Да ну? — недовольно проговорил Лайтнер.
Он сделал жест рукой, и к ним подкатил один из
многочисленных лимузинов, огромный серый «линкольн» с затемненными окнами. Не
дожидаясь, пока подойдет водитель, Лайтнер сам открыл дверь.
Ларкин с удовольствием забрался в обитый серым бархатом
салон и вольготно откинулся на спинку сиденья. В нос ему слегка ударил
сигаретный дым, въевшийся в обивку, но зато большое внутреннее пространство
позволило комфортно вытянуть ноги. Лайтнер сел с ним рядом, и машина тут же
тронулась. Они оказались в царстве полумрака, отделенного от яркого утра и
остального мира автомобилей затемненными стеклами окон.
Комфортабельный автомобиль двигался с большой скоростью.
— Что еще сказал вам Эрик? — спросил Лайтнер с
нарочитым равнодушием, которое тем не менее не обмануло Ларкина.
— Он преградил мне путь, требуя сообщить, где находятся
образцы. Держался довольно грубо. Грубо и агрессивно. Не могу даже этого вам
передать. Мне показалось, что он пытался меня запугать.
— Но вы, полагаю, не удовлетворили его
любопытство, — убежденным, но мягким тоном осведомился Лайтнер, глядя в
темное окно.
Они ехали по скоростной трассе, то и дело перестраиваясь на
свободное место в потоке машин. Местность за окном выглядела довольно обыкновенно:
приземистые пригородные домики с ярко светящимися вывесками на них, пустыри с
некошеной травой, мотели.
— Разумеется, нет. Я ничего ему не сказал, —
ответил Ларкин. — Мне его выходка не понравилась. Кажется, я говорил вам,
что Роуан Мэйфейр просила меня соблюдать конфиденциальность. Я приехал сюда,
потому что вы изъявили желание предоставить мне некоторую информацию. Кроме
того, меня попросила об этом семья. Я не намерен передавать эти образцы кому бы
то ни было. Более того, я даже не уверен, что смогу получить их обратно от тех
людей, у которых они находятся в данный момент. Видите ли, Роуан поставила мне
одно условие. Она просила, чтобы образцы были протестированы тайно и в
определенном месте.
— В Институте Кеплингера, — спокойно и вежливо
произнес Лайтнер, как будто прочитал это у Ларкина на лбу. Между тем бесцветные
глаза Эрона оставались совершенно спокойными. — Митчелл Фланаган — гений в
области генетики. Он работал с Роуан до тех пор, пока она не решила оставить
исследования.
Ларкин ничего не ответил. Машина, казалось, беззвучно парила
над трассой. Чем дальше они ехали, тем чаще стояли по обочинам дома и тем более
запущенными выглядели пустыри.
— Если вы сами все знаете, тогда почему этот парень в
аэропорту меня расспрашивал? — поинтересовался Ларкин. — Почему,
преградив мне дорогу, он пытался получить ответы на эти вопросы? Кстати
сказать, а откуда вам это стало известно? Кто вы? Это мне тоже очень хотелось
бы знать.
Вперившийся в пустоту взгляд Лайтнера выражал грусть и
усталость.
— Как я уже сказал вам, сегодня утром в семье произошло
нечто чрезвычайное…
— Да. Мне очень жаль это слышать. Уверяю вас, мне
крайне небезразлично все, что происходит в этой семье. Просто ваш приятель
здорово вывел меня из себя.
— Знаю, — любезно отозвался Лайтнер. — И
прекрасно вас понимаю. Конечно, ему не следовало так себя вести. Я позвоню в
Лондон и доложу об этом куда следует. Попытаюсь выяснить, в чем дело. Вернее
говоря, постараюсь предотвратить подобные инциденты в будущем. — На
какой-то миг в его глазах мелькнула искра раздражения и тотчас сменилась
вспышкой недовольства и даже, как показалось Ларкину, страха. Но длилось это
всего лишь мгновение, после которого его лицо вновь озарила доброжелательная
улыбка. — Обещаю, что позабочусь об этом.
— Благодарю вас, — произнес Ларкин. — Откуда
вы узнали о Митчелле Фланагане и Институте Кеплингера?
— Можете считать это моей догадкой, — ответил
Лайтнер. Сколь ни старался Лайтнер сохранять выражение спокойствия на лице,
было вполне очевидно, что он чем-то встревожен, однако его голос выдавал только
усталость и общее подавленное состояние.
— А что у вас стряслось? Что за чрезвычайные
обстоятельства?
— Я пока не знаю подробностей. Известно мне только то,
что Пирс и Райен Мэйфейры были вынуждены поехать сегодня рано утром в Дестин.
Поэтому они обратились ко мне с просьбой вас встретить. Судя по всему, что-то
случилось с Гиффорд. Это жена Райена. Но я опять же ни в чем не уверен. Никаких
точных сведений у меня в данный момент нет.
— А этот Эрик Столов… Кто он такой? Вы с ним вместе
работаете?
— Не совсем. Он был здесь два месяца назад. Он является
представителем нового поколения Таламаски. Это давняя история. Я выясню, почему
он вел себя подобным образом. Видите ли, в Обители никто не знает, что образцы
находятся в Институте Кеплингера. Но если его молодые члены проявят такое же
усердие и рвение при знакомстве с делом, какое они показали на оперативной
работе, им не составит большого труда это выяснить.
— Какое вы имеете в виду дело?