— Эшлер, то, о чем я рассказал тебе, не имеет никакого
отношения к губительным сетям Отца Лжи, — произнес он. — Все это
чистая правда. Ни одна нормальная женщина не сможет выносить дитя, зачатое от
твоего семени. Это способна сделать лишь ведьма, или же полукровка — отродье
ведьмы и представителя твоего племени, или же женская особь, подобная тебе
самому.
Слова эти привели меня в смятение. Женская особь, подобная
мне самому! Как же она должна выглядеть? Возможно, то будет высокая,
тонкокостная красавица с бледной матовой кожей и длинными изящными пальцами?
Ведь, предаваясь плотским утехам с четырьмя шлюхами, я видел нечто подобное! Но
ведь то были лишь мечты! Грезы, овладевшие мной внезапно, так, как прежде
завладевала лишь музыка. Тут мне вспомнилась мать. Она отнюдь не была
нормальной женщиной. Об этом неопровержимо свидетельствовала ведьмина метка —
шестой палец на руке.
— Тебе не известно, как велика нависшая над тобой
опасность, — продолжал незнакомец. — Если невежественные крестьяне
узнают, кто ты такой, тебе не поздоровится. Ты никогда не думал, почему
шотландцы так поспешно отослали тебя прочь?
— Твои слова пугают меня, — признался я. —
Прошу тебя, замолчи. До того как ты появился, я вел жизнь, исполненную любви,
кротости и смирения. Дни мои текли в мире, все мои помыслы были направлены на
служение Господу и ближним. Ты спрашиваешь, почему меня отослали из Шотландии?
Я должен был стать священником. Поэтому меня направили в монастырь.
Стоило мне произнести эти слова, и на душу мою опустился покой.
Я всем сердцем поверил в то, что они соответствуют истине. Я устремил взор к
небу и в несказанной красоте этого прозрачно-голубого свода обрел наивысшее
доказательство Господнего милосердия.
— Они отослали тебя прочь, потому что боялись —
крестьяне жестоко разделаются с тобой, — раздался неумолимый голос моего
собеседника. — К подобным тебе они не знают пощады. Твоя наружность, твой
запах, твое опасное семя — все это пробуждает в простолюдинах жестокое
языческое начало.
— Ты вновь говоришь о подобных мне. Но кто они такие? К
какому племени я принадлежу?
Слушать незнакомца было невыносимым мучением. Я отчаянно
сжимал кулаки. Мне хотелось ударить его, и в то же время я чувствовал, что не в
состоянии это сделать. За всю свою двадцатилетнюю жизнь я ни разу не причинил
другому человеку ни вреда, ни боли. Несмотря на бушевавшую в моей груди ярость,
я был не способен к нападению. Заливаясь слезами, я побрел прочь.
— Погоди! — закричал он, пытаясь схватить меня за
рукав. — Ты должен поехать со мной. Я приготовил все необходимое для
дальнего путешествия. У тебя нет ни родных, ни близких, ни владений, ни
имущества. Все, что ты имеешь, это молитвенник и четки, а они всегда с тобой.
Больше тебе ничего не нужно. Давай же отправимся в путь, не откладывая. Когда
мы окажемся в Амстердаме, в безопасности, я открою тебе всю правду.
— Я никуда с тобой не поеду! — взревел я. —
Амстердам! Этот оплот нечестивой ереси! Ты зовешь меня в ад и полагаешь, будто
я покорно последую за тобой. — Я вырвал у него руку и взмолился: — Прошу
тебя, перестань темнить и дай мне ответ на один лишь вопрос. Скажи, я не
человек? Я не таков, как все прочие смертные?
Напор мой, казалось, снова испугал этого крепко сложенного и
широкоплечего мужчину. Однако на этот раз он не стал отступать.
— У тебя есть тело, которое является точным подобием
человеческого. Это способно многих ввести в заблуждение, — процедил
он. — Что касается твоей души, про нее ничего не известно. В старинных
легендах говорится, что подобные тебе лишены души, способной вкусить райское
блаженство или адские мучения. Ты обречен на то, чтобы вечно пребывать во тьме
между небом и землей, ибо путь божественного спасения закрыт для тебя. Твоя
единственная надежда — вновь вернуться на землю в обличье, которое сходно с
человеческим.
Услышав это, я был потрясен. Слова незнакомца казались мне
столь невероятными, что я был не в состоянии применить их к себе. Сама
возможность существования живых созданий, лишенных души, поразила меня. О, как
несчастны те, кто лишен надежды на спасение! Как несчастны те, кто обречен на
вечные скитания во тьме! Ничего страшнее я не мог представить. Глаза мои снова
увлажнились.
Смахнув слезы, я взглянул на человека, принесшего столь
тягостное известие. Слова его жгли мне нутро, подобно искрам. Чем дольше я
смотрел на него, тем явственнее ощущал, что передо мной — воплощение зла, гонец
дьявола. Да, то был один из бесчисленной армии посланцев тьмы, вожделевших
утащить мою душу в ад.
— Так ты говоришь, у меня нет души? Говоришь, для меня
закрыт путь божественного спасения и мне не войти в Царствие Небесное? Как
только мерзкий твой язык осмелился возвести на меня подобную хулу! Как ты
осмелился отказать в душе тому, кто полон жизни и любви к Господу?
Волна ярости смыла все преграды, и я, никогда доселе не
поднимавший руки на другого человека, нанес свой первый в жизни удар. Удар этот
оказался так силен, что незнакомец повалился на землю. На мгновение я замер,
ошеломленный собственной силой и тяжестью нового греха, который только что
совершил.
А потом я бросился наутек.
Незнакомец, поднявшись, пустился вслед, но за мной ему было
не угнаться. Оказавшись у ворот монастыря, я оглянулся на своего преследователя
и встретил его взгляд, полный тревоги. Однако войти за монастырскую ограду он
не решался. Возможно, священная земля, церковь и Святое Распятие отпугивают это
сатанинское отродье, решил я.
Этой ночью я принял решение. Спустившись в церковь, я
распростерся на полу у гробницы святого Франциска и провел несколько часов,
лежа на холодных камнях.
— О святой Франциск, неужели я лишен души? —
вопрошал я того, кого привык считать своим покровителем и заступником. —
Направь меня на путь истинный, ибо я пребываю в потемках. Поддержи меня, не
откажи в своей помощи и защите. Пресвятая Дева Мария, несчастное твое дитя припадает
к стопам твоим. Не оставь меня в скорбях моих, о Милосердная Мать Господа
нашего!
Потом я впал в забытье и узрел светлые лики ангелов и
Непорочную Деву, державшую младенца в своих объятиях. Я чувствовал, что этот
младенец — не кто иной, как я сам. Слившись воедино с Младенцем Христом, я
припал к ее щедрым сосцам. И святой Франциск открыл мне, каким путем мне
следует идти. Я понял, что жизнь мою осеняет не образ Христа распятого, но
образ Христа — невинного младенца. И посему я должен вернуться в Шотландию, к
своим истокам.