Тем не менее несколько зевак остановилось, чтобы меня
послушать. Постепенно вокруг меня собралась небольшая толпа. Обхватив плечи
руками, я раскачивался туда-сюда и пел без умолку, полностью отдавшись своему
излюбленному занятию. Случайно бросив взгляд на слушателей, я заметил
необычайно красивую женщину, которая смотрела на меня не отрываясь. Глаза у нее
были ярко-зеленые, как у священника из Доннелейта, а волосы — белокурые,
длинные и волнистые.
А потом произошло нечто невероятное. Женщина опустила вуаль
и двинулась прочь. Однако чудо заключалось в том, что прекрасное лицо, только
что поразившее мой взор, по-прежнему смотрело на меня, словно переместившись на
затылок. Я глазам своим не верил.
В ту же секунду меня охватило неодолимое вожделение. Злая
радость заставила мое сердце колотиться с бешеной скоростью.
Подобно мне самому, эта женщина была чудовищным выродком,
монстром.
Я оборвал песню на полуслове. Некоторые слушатели хотели
подать мне милостыню, однако я не принял денег, посоветовав отнести их в
церковь и отдать тем, кто в них нуждается. Не теряя времени, я пустился вслед
за незнакомкой. На ближайшей улице я нагнал ее. Несомненно, она меня поджидала.
Завидев меня, она приподняла вуаль, на мгновение открыв лицо, и вновь торопливо
пошла прочь. Вскоре мы оказались в узком безлюдном переулке. Я неотрывно
смотрел ей в затылок, и, когда она подняла вуаль, поразительно красивое лицо
вновь открылось моему изумленному взору. Неожиданно женщина закружилась на
месте, превратившись в сверкающее облако шелка, атласа, бархата и
драгоценностей. В следующее мгновение она, резко остановившись, подбежала к
двери в высокой каменной стене и забарабанила в нее кулаками. Дверь тут же
распахнулась. Я бросился к незнакомке, чтобы в последний раз взглянуть на нее,
прежде чем она исчезнет. Но стоило мне оказаться рядом, как она схватила меня
за руку и увлекла за собой. Мы оказались в узком, тесном внутреннем дворике,
которые нередко встречаются во Флоренции. Со всех сторон его окружали
темно-красные облупившиеся стены, в глубине был разбит цветник. На скамье в
тени дерева сидели три женщины. Все трое были в пышных, богато расшитых нарядах
с широкими юбками. Под кружевами и шелком у каждой угадывалась высокая,
роскошная грудь, способная свести меня с ума. Взглянув же на свою загадочную
незнакомку, я неожиданно понял, что передо мной вовсе не монстр, а самая
обычная, хотя и красивая, женщина. Лицо у нее находилось именно там, где ему и
положено находиться. Ввести меня в заблуждение ей удалось при помощи вуали, которую
она уже успела снять. Наваждение моментально развеялось.
Она призналась, что разыграла со мной небольшую шутку, и все
три ее подруги залились смехом — таким громким и радостным, что я думал, они
никогда не остановятся.
Голова у меня пошла кругом. Внезапно женщины окружили меня и
принялись теребить, повторяя на все лады:
— Святой отец, окажите нам милость, разденьтесь донага.
Будьте так добры, останьтесь с нами, удостойте нас своего общества.
Блондинка, которая, как выяснилось, носила звучное имя Лукреция,
заявила, что ей пришлось прибегнуть к ворожбе, чтобы меня заполучить. Но
волноваться мне нечего, она вовсе не ведьма, так же как и подруги. Просто мужья
их уехали за город на охоту, и сейчас они вольны делать все, что только
вздумается.
Разумеется, я ни на минуту не поверил сказке про уехавших на
охоту мужей. Догадаться об истинном положении вещей не составляло труда. Передо
мной были проститутки, у которых выдался свободной денек, и я стал объектом их
похоти.
— Мы рады, что нам выпала честь посвятить тебя в
любовь, непорочное и невинное дитя, — сказала самая старшая из женщин,
ничуть не уступавшая в красоте своим товаркам.
Жрицы любви повели меня в спальню, сняли с меня сандалии и
рясу, а после принялись разоблачаться сами, резвясь, играя и издавая ликующие
вопли. Обнаженные, точно нимфы, они плясали вокруг меня, распевая какие-то
веселые напевы. Для них происходившее было всего лишь забавой. Они хотели
немного поразвлечься, посмеяться над неопытностью и испугом молодого монаха,
который, отрастив длинную бороду, в вопросах плоти оставался ребенком.
Однако, несмотря на всю свою неопытность, я ничуть не был
испуган. В глубинах моего сознания жило воспоминание о временах, когда
происходившее сейчас казалось самым естественным и обычным делом. В Садах
Наслаждений, посреди дивных цветов и покрытых плодами деревьев, и мужчины, и
женщины расхаживали обнаженными, предаваясь пляскам, играм и беззаботному
веселью.
Но те блаженные времена миновали безвозвратно, пронеслось у
меня в голове. Их поглотила тьма.
Так или иначе, мне пришлось уступить желанию этих женщин и
сыграть роль сатира, которую они мне предназначили. Наконец мы все повалились
на широченную кровать, причем все четыре нимфы осыпали меня ласками, я же,
схватив грудь одной из них, припал к ней губами и принялся сосать так рьяно,
что она закричала от боли. Остальные тем временем покрывали поцелуями мои
плечи, спину, грудь и детородные органы.
В мгновение ока я вновь перенесся в королевский дворец в
Лондоне. Я вновь лежал в объятиях матери и, испытывая пронзительное
наслаждение, насыщался из ее груди. Тут мой мужской жезл превратился в боевое
оружие, и я поочередно овладел всеми четырьмя нимфами, испуская при этом
оглушительные вопли. Закончив с последней, я вновь принялся за первую.
Меж тем наступил вечер. В окно был виден кусочек темного
неба, усыпанный звездами. Шум города постепенно стих.
Утомленный, я забылся крепким сном.
Во сне я вновь вернулся к матери. Но теперь она отнюдь не
питала ко мне ненависти, не кричала от ужаса и отвращения, стоило ей взглянуть
на меня. Она превратилась в тонкое длинное создание, подобное мне самому.
Теперь она перестала походить на реальную женщину, но зато прониклась ко мне
нежностью. Она беспрестанно гладила меня и ласкала, причем пальцы ее были
чрезмерно длинны и тонки — в точности как мои. Неужели никто не видит, что я
монстр, точное подобие своей матери? Неужели люди так слепы? Эти вопросы не
давали мне покоя.
Я все глубже погружался в пучину видений. Меня окружал
густой туман, и из этой непроглядной мглы доносились горькие рыдания и
всхлипывания. Я видел смутные силуэты людей, которые в страхе метались
туда-сюда. Там, во тьме, творилась кровавая бойня. «Талтос!» — раздался
истошный крик. Стоило этому слову коснуться моих ушей, как я увидел старого
крестьянина, которого некогда встретил в окрестностях Флоренции, и услышал его
шепот: «Талтос!» Кувшин с молоком снова оказался передо мной.
Я проснулся, изнывая от жажды, по своей привычке сел на
постели и огляделся по сторонам.