– А вы приезжайте и посмотрите на этот дом через пару
месяцев – и тогда поймете, – ответил он, прекрасно сознавая, что его
весьма скромное состояние едва ли могло произвести большое впечатление на этого
человека.
В конце концов, Майкл не настолько глуп. Что такое пара его
миллионов, пусть даже вложенных в акции высокодоходных компаний, в сравнении с
наследием Мэйфейров? Нет, речь шла совсем о другом: о, так сказать, некоторых
географических особенностях Нового Орлеана. Ему просто вежливо давали понять,
что для них он, несмотря ни на что, остается человеком, выросшим по другую
сторону от Мэгазин-стрит. Да, это правда, и в его голосе до сих пор
проскальзывает акцент, свойственный обитателям Ирландского канала, но Майкл
слишком долго прожил на западе страны, чтобы придавать значение подобным
мелочам.
Они прогуливались по недавно подстриженной травяной лужайке.
Молодые кустики самшита, зеленые и аккуратно подрезанные, росли по всему саду,
но теперь только там, где положено. Цветочные клумбы были разбиты в
соответствии с замыслом садовников прошлого века, а во всех четырех углах двора
установили миниатюрные греческие статуи.
В целом территория вокруг особняка постепенно приобретала
классический вид, полностью отвечавший первоначальному плану. Удлиненный
восьмиугольник лужайки повторял форму удлиненного восьмиугольника бассейна.
Правильные квадраты каменных плит образовали ромбовидный рисунок, балюстрады из
известняка делили внутренний дворик на прямоугольные участки и обрамляли
прогулочные дорожки, которые сходились или пересекались под прямыми углами, не
только в саду, но и вокруг особняка. Старинные решетки для вьющихся растений
отремонтировали и выпрямили – теперь они вновь гордо возвышались по обе стороны
от ворот. Великолепную ажурную ограду освободили от ржавчины и заново покрыли
черной краской, отчего ее мастерски выполненные причудливые завитки и розетки
заблестели и словно ожили.
Сад совершенно преобразился: ветви мирта и глянцевые листья
камелий, розы и гиацинты засверкали всеми своими красками, каждое дерево,
каждый цветок тянулись к безоблачному небу и солнцу.
В два часа дня Роуан и Майкл встретились с Беатрис, чтобы
обсудить предстоящую свадьбу. В огромной розовой шляпе и квадратных очках в
серебряной оправе Беатрис выглядела очень эффектно и торжественно, но, услышав,
что Роуан собирается назначить дату церемонии на следующую субботу, разволновалась.
– Менее двух недель! – воскликнула она. –
Нет, это невозможно!
Неужели Роуан не понимает, что времени на подготовку совсем
не остается, а церемония бракосочетания и все остальное должны быть
организованы как полагается. Ведь эта свадьба так важна для всего семейства, и
на ней наверняка захотят присутствовать очень и очень многие Мэйфейры, в том
числе и те, кто живет, скажем, в Атланте или Нью-Йорке. Беатрис привела еще
кучу доводов и в конце концов заявила, что раньше конца октября ничего не получится.
К тому же родственникам будет невероятно интересно увидеть обновленный после
реставрации дом на Первой улице, а потому было бы хорошо максимально завершить
работы и в нем.
Роуан пришлось согласиться. Ничего, решила она, они с
Майклом могут немного потерпеть, тем более если такая отсрочка позволит им
провести в особняке не только первую брачную ночь, но и торжественный прием.
Майкл тоже поддержал такую идею: она давала ему еще почти
восемь недель на обустройство дома. За это время они несомненно успеют
завершить реставрацию первого этажа и, скорее всего, большой спальни наверху.
– Тогда у нас получится двойной праздник. Великолепно,
правда? – Беа была в восторге. – Ваша свадьба и второе рождение
особняка. Дорогие мои, вы даже не представляете, как все будут счастливы!
Сомнений в том, что приглашения следует послать всем без
исключения Мэйфейрам, не было. Беатрис достала из сумочки список фирм,
специализирующихся на обслуживании банкетов и свадебных торжеств, попутно
прикидывая, что разместить на Первой улице приблизительно тысячу гостей не
составит труда. Нужно будет только натянуть тенты над лужайкой, бассейном и
площадкой вокруг него. Роуан и Майклу не о чем беспокоиться, говорила она. Все
пройдет хорошо. А детишки даже смогут поплескаться в воде.
Ах, словно вернутся старые добрые времена! Как при Мэри-Бет.
Роуан, наверное, стоит взглянуть на фотографии, сделанные еще при Стелле – на
ее последних вечеринках.
– Мне кажется, будет здорово, если мы соберем все
фотографии и во время приема устроим что-то вроде выставки, – заметила
Роуан.
– Прекрасная мысль! – воскликнула Беатрис, а потом
повернулась к Майклу и дотронулась пальцами до его руки. – Мой дорогой,
теперь, когда вы уже почти член нашего семейства, могу я задать вам один
вопрос? Скажите, почему вы постоянно носите эти ужасные перчатки?
– Потому что, стоит мне коснуться кого-нибудь, я
начинаю видеть разные вещи, – не задумываясь ответил он.
– О, как интересно! – В огромных серых глазах
Беатрис вспыхнул огонек любопытства. – А вам известно, что такой же
способностью обладал и Джулиен? Так мне, во всяком случае, говорили. Кстати,
Мэри-Бет тоже. Потрясающе! Дорогой, вы позволите? Прошу вас! – С этими
словами она чуть сдвинула с его запястья перчатку. Кончики миндалевидных
ухоженных ногтей слабо царапнули Майкла по коже. – Ну пожалуйста! Можно?
Вы не против? – В следующее мгновение она уже сдернула с его руки перчатку
и с победной, но при этом совершенно невинной улыбкой подняла ее над головой.
Майкл не шелохнулся. Он остался сидеть с вытянутой,
повернутой ладонью вверх рукой и только слегка согнул пальцы. Беатрис накрыла
его ладонь своей и вдруг крепко сжала. На Майкла буквально обрушился поток
разрозненных, никак не связанных между собой образов. Однако они промелькнули
так быстро, что он не успел увидеть хоть что-то определенное – уловил только
общую атмосферу свежести, ясности и солнечного сияния.
«Невиновна. Она не из их числа», – пронеслось у него в
голове.
– Так что же вы увидели? – нетерпеливо спросила
Беатрис.
Смысл ее слов не сразу дошел до Майкла.
– Ничего, – ответил он наконец. – А это
хороший признак, безоговорочно означающий, что все у вас будет в порядке.
Ничего плохого я не увидел – ни печали, ни горя, ни болезней… Ни-че-го.
И в общем-то, он сказал ей правду.