Нет, он, конечно, не так глуп, чтобы с легкостью отказаться
от такой возможности. Майкл был по-прежнему не в силах вымолвить хоть слово. В
голову приходили какие-то полузабытые поэтические строки, отрывки стихов,
созвучные его внутреннему состоянию, – они на миг вспыхивали в памяти и
тут же исчезали, словно лучики яркого света, мелькающие в осколках стекла. Но
это длилось всего лишь несколько минут. А после все слова и строки куда-то
улетучились, оставив в душе пустоту, которую тут же заполнило одно-единственное
чувство: безмерная, беспредельная, не поддающаяся никакому выражению любовь…
Они молча смотрели друг другу в глаза и читали в них
абсолютное понимание. В эти мгновения ничто не могло быть важнее, а все
вопросы, все «за», «против» и «если», все условности и возможные сложности не
имели ровным счетом никакого значения. Душевный покой и умиротворение,
охватившие их души, сливались воедино и говорили сами за себя, не требуя
никаких объяснений.
Уже в спальне Роуан сказала, что хотела бы провести брачную
ночь в особняке, а медовый месяц – во Флориде. Ведь это будет так чудесно: после
брачной ночи под крышей их обновленного дома тихо и незаметно улизнуть от всех.
Вот только успеют ли рабочие завершить реставрацию парадной
спальни хотя бы за пару недель?
– Это я тебе гарантирую, – успокоил ее Майкл.
Ему вспомнилась огромная старинная кровать в той спальне, и
в ушах тихо прозвучал голос:
– Это будет прекрасно для вас обоих…
Призрак Белл словно благословил их.
Глава 5
В ту ночь Роуан спала плохо. Она то и дело крутилась с боку
на бок, металась в постели, потом крепко обнимала Майкла, прижималась к нему
всем телом и на какое-то время вновь забывалась неглубоким сном. Кондиционер в
комнате работал отлично, воздух был почти таким же прохладным и свежим, как
бриз во Флориде.
Но что же тогда ей мешает? Отчего она не может избавиться от
ощущения, будто кто-то сжимает шею и ерошит волосы, причиняя ей боль? Она
попыталась отмахнуться, освободиться от чего-то невидимого. Что-то холодное
прижалось к ее груди – чувство было очень неприятным.
Роуан перевернулась на спину. В полудреме ей грезилось, что
она стоит в операционной, что ей предстоит какая-то очень сложная процедура и
она должна очень тщательно продумать все свои дальнейшие действия, строго
проконтролировать каждое движение рук, предотвратить возможное кровотечение и
заставить ткани срастись как можно скорее. Перед ней лежал человек, полость
тела и голова которого были вскрыты – от промежности до самой макушки. Такой
разрез позволял досконально рассмотреть его пульсирующие внутренние органы,
кроваво-красные, крошечные, совершенно не соответствующие размерам тела. А ее
задача состояла в том, чтобы каким-то образом заставить их расти.
– Нет, это невозможно, – сказала она. – Я
бессильна что-либо сделать, ведь я всего лишь нейрохирург, а не ведьма.
Она отчетливо видела каждый кровеносный сосуд, все вены,
артерии и капилляры, словно это был не живой человек, а одна из тех понизанных
красными прожилками пластиковых моделей, которыми пользуются на уроках, чтобы
наглядно объяснить детям, как происходит циркуляция крови в организме. Ступни
человека – тоже чересчур маленькие для его габаритов – слегка подрагивали; он
шевелил пальцами, сгибал и разгибал их, как будто хотел таким образом ускорить
их рост. Лицо его при этом оставалось совершенно бесстрастным, лишенным всякого
выражения. И тем не менее он смотрел прямо на Роуан…
Опять возникло странное ощущение – как будто кто-то дергает,
тянет ее за волосы… Роуан вновь попыталась отмахнуться, но на этот раз пальцы
ее наткнулись на нечто вполне осязаемое. Что это? Цепочка?
Нет, она не хочет, не должна допустить, чтобы сон прервался…
В том, что это сон, сомнений не оставалось, и тем не менее она просто обязана
узнать, что произойдет с этим человеком дальше, каким будет исход столь
невероятной операции.
– Доктор Мэйфейр, – услышала она голос
Лемле, – положите, пожалуйста, скальпель. Он вам больше не понадобится.
– Нет-нет, доктор Мэйфейр… – Это был уже
Ларк. – Вы не можете воспользоваться им в данном случае.
Они были правы. То, что ей предстояло, нельзя было совершить
с помощью тонкого стального лезвия. Речь шла не о том, чтобы резать и
разрушать, а о том, чтобы созидать. Она пристально вглядывалась внутрь
разверстой полости, где по-прежнему беззащитно трепетали органы, нежные, как
садовые цветы, как тот ирис… Внимательно исследуя каждую клетку, она приступила
к подробным объяснениям, стараясь говорить так, чтобы стоявшие рядом молодые
доктора поняли все как можно лучше. Точные определения и необходимые термины
как-то сами собой приходили ей в голову:
– Как видите, здесь вполне достаточно необходимых
клеток – можно утверждать, что они существуют в изобилии. Проблема лишь в том,
чтобы снабдить их, так сказать, ДНК более высокого уровня, неким новым,
непредвиденным стимулом для формирования органов соответствующего размера…
И – о чудо! – органы внутри тела постепенно достигали
нужной величины, и разрез начал сам по себе срастаться. Лежащий на операционном
столе человек завертел головой, а глаза его то открывались, то закрывались,
совсем как у куклы.
Раздались аплодисменты. Подняв голову и оглядевшись, она с
изумлением обнаружила, что находится в Лейдене, в окружении голландцев. Более
того, она сама одета точно так же, как и они, а на голове у нее высокая черная
шляпа. Боже, да ведь это, несомненно, картина Рембрандта «Урок анатомии доктора
Тюлпа»! Так вот почему тело этого человека показалось ей столь совершенным! Но
каким образом ей удавалось видеть его насквозь?
– Суть в том, что вы, дитя мое, обладаете великим
даром, – раздался совсем рядом голос Лемле. – Вы же ведьма.
– Все правильно. Такова истина, – подтвердил его
слова Рембрандт.
Склонив голову чуть набок, он сидел в углу и, несмотря на
поредевшие к старости и несколько растрепанные волосы, казался удивительно
красивым.
– Тише! Я не хочу, чтобы Петир вас услышал, –
сказала она.
– Роуан, сними изумруд, – послышался голос Петира,
стоявшего возле дальнего конца стола. – Сними его, Роуан. Посмотри, он же
висит у тебя на шее! Сними его!
Изумруд?..
Роуан резко открыла глаза. Сон исчез, видение растворилось в
воздухе, как будто кто-то разорвал туго натянутую вуаль и та моментально
свернулась. Темнота вокруг казалась живой.
Постепенно она стала различать знакомые предметы: столик
возле кровати, дверь, ведущую в туалетную комнату… И конечно, силуэт Майкла –
ее возлюбленного Майкла, спящего рядом.