Потом Майклу вспомнилось одно из всенощных шествий, для
которого девчонок-первоклассниц нарядили ангелочками, и они важно прошествовали
через святилище и по всему главному нефу к выходу из церкви. Майкл словно вновь
вдыхал запах рождественских елок, смешанный с ароматом цветов и запахом
расплавленного воска свечей. Девочки пели о младенце Христе. Майкл видел Риту
Мей Двайер, Марию Луизу Гвидри и свою кузину Патрицию Энн Беккер, а также
многих других знакомых девчонок. До чего мило все они выглядели в белых одеяниях,
с крылышками из накрахмаленной ткани. Не маленькие чудовища, какими нередко
бывали в обычной жизни, а настоящие ангелы. То было волшебное Рождество. А
когда он вернулся домой, под сияющей огоньками елкой лежали все его подарки.
Шествия… Из великого их множества Майкл не любил только те,
что проводились в честь Девы Марии. А виной тому злые монахини, причинявшие
столько боли мальчишкам, – именно с ними ассоциировался в его сознании
образ Святой Девы. Майкл корил себя за отсутствие должного почтения, однако
ничего не мог с собой поделать и в конце концов смирился.
Но Рождество Майкл всегда ожидал с нетерпением. Этот
праздник с годами не утратил своего волшебства, ибо символизировал собой
бесконечную цепь исторических событий, уходившую сквозь тысячелетия в далекое
прошлое, в сумрачные леса, где вокруг костров исполняли свои ритуальные танцы
язычники. Ясли с улыбающимся младенцем и торжественный полуночный миг рождения
Христа вызывали в нем благоговение.
В Калифорнии канун Рождества оставался для Майкла священным
днем: даже если приходилось отмечать его в одиночестве, он неизменно просиживал
с бокалом вина до полуночи, и огоньки на маленькой елке оставались единственным
освещением в комнате. Так же как для многих Новый год, Рождество для него было
символом начала новой жизни. Он часто вспоминал последнее Рождество в Новом
Орлеане, и прежде всего почему-то снегопад: снег падал мягко и беззвучно, и
ветер разносил снежинки… Наверное, снег шел и в тот момент, когда его отец
пробирался по крыше горящего склада на Чупитулас-стрит.
Как бы то ни было, но Майкл ни разу не навестил родные
места.
Как-то все не получалось – вечно оказывалось, что он не
успевает в срок завершить какую-нибудь работу. А короткие отпуска, выпадавшие
ему, он проводил в Европе или в Нью-Йорке, бродя по музеям и осматривая
достопримечательности. Именно так предпочитали проводить время его
многочисленные любовницы. Ну кому захочется смотреть на празднование Марди-Гра
в Новом Орлеане, если можно поехать в Рио? К чему тащиться на юг Соединенных Штатов,
если есть шанс отправиться на юг Франции?
Однако Майклу все чаще приходила в голову мысль о
необходимости вернуться на улицы своего детства, чтобы вновь побродить по
Садовому кварталу, посмотреть на тот мир взрослыми глазами и проверить,
справедливо ли его убеждение в том, что он наконец обрел все, о чем так
страстно мечтал во время давних прогулок. Разве не было в его жизни моментов,
когда он ощущал пустоту и словно ждал чего-то другого, чего-то необычайно
важного, но не знал, чего именно?
Вот, например, до сих пор ему так и не довелось испытать
чувство большой, всепоглощающей любви, однако он был уверен, что она
придет, – всему свое время. Вот тогда он вместе со своей невестой посетит
родные края и не будет ощущать одиночество, гуляя по дорожкам кладбища или
старым тротуарам. Кто знает? Может, ему даже удастся ненадолго задержаться в
Новом Орлеане и побродить по знакомым улицам.
За все эти годы у Майкла было несколько любовных связей и по
меньшей мере две из них напоминали брак. Обе женщины были еврейками из России –
страстные, одухотворенные, блистательные и независимые. Майкл всегда очень
гордился своими холеными и умными подругами. Их отношения основывались не
только на чувственном влечении, но в равной мере и на духовной близости – после
занятий любовью они могли проговорить ночь напролет, а иногда до самого
рассвета вели беседы за пивом и пиццей. Таков был стиль поведения Майкла со
своими возлюбленными.
Эти отношения дали ему очень много. Открытый, лишенный
гордыни и эгоизма Майкл с легкостью вызывал симпатию и завоевывал расположение
женщин и с такой же легкостью впитывал в себя все, чему мог у них научиться. Им
нравилось ездить с ним в Нью-Йорк, на Ривьеру или в Грецию и наблюдать, с каким
восторгом воспринимал он все увиденное. Они обсуждали с ним любимую музыку,
любимых художников, любимые блюда, свои предпочтения в одежде или мебели.
Элизабет учила его выбирать подходящие костюмы от братьев Брукс и рубашки от
Пола Стюарта. Джудит повела его в модный мужской магазин, где они купили первые
в его жизни элегантные безделушки, необходимые преуспевающему мужчине. Она
приучила его посещать лучшие парикмахерские салоны, познакомила с европейскими
винами, показала, как правильно готовить пасту, и объяснила, почему музыка
эпохи барокко не менее прекрасна, чем его любимая классика.
Майкл посмеивался над всем этим, однако всегда был прилежным
учеником. Обе женщины поддразнивали его из-за веснушек на лице, склонности к
излишнему весу и вечно норовившей залезть прямо в голубые глаза челки. Они без
конца повторяли, как он нравится их родителям, прохаживались насчет его обаяния
«мальчугана-забияки» и утверждали, что он неотразим в черном галстуке. Элизабет
называла Майкла «грубиян с золотым сердцем», а Джудит дала ему прозвище Драчун.
В свою очередь Майкл таскал их на боксерские матчи «Золотой перчатки», на
баскетбол и в хорошие бары, где они пили пиво. По воскресеньям в парке
Голден-Гейт он втолковывал своим спутницам, как отличить футбольный матч от
игры в регби, и даже готов был научить их приемам уличной самообороны, возникни
у них такое желание. Последнее предложение высказывалось скорее ради шутки.
Майкл водил обеих женщин на оперные спектакли и симфонические концерты, которые
посещал с поистине религиозным рвением. А Элизабет и Джудит познакомили его с
творчеством Дейва Брубека, Майлса Дэвиса, Билла Эванса и «Кронос-квартета».
Восприимчивость и страстность Майкла, казалось, могли
соблазнить кого угодно.
Следует, однако, признать, что женщины находили весьма
привлекательными не только достоинства Майкла, но и его недостатки. Когда он
сердился или пугался чего-либо, то мгновенно превращался в насупленного
мальчишку с Ирландского канала, причем превращение совершалось с большой
убедительностью и уверенностью, а главное – с определенной долей
подсознательной сексуальности. Обеих спутниц Майкла восхищали его ремесленные
навыки – умение обращаться с молотком и гвоздями, равно как и его бесстрашие.
Страх? Конечно же, Майкл втайне испытывал это чувство: он
страшился унижения, его до сих пор преследовали иррациональные детские страхи.
Но страх перед чем-то реальным? Такого страха Майкл не знал. Если раздавался
крик о помощи, он первым бросался на улицу выяснять, что случилось.