В качестве окончательной специализации он выбрал историю,
поскольку хорошо знал этот предмет и без труда мог писать по нему курсовые и
сдавать экзамены. Существовала и еще одна причина такого выбора. Майкл пришел к
выводу, что, как бы он ни стремился, воплотить в жизнь давнюю мечту – стать
архитектором – ему не суждено. Камнем преткновения стала математика – при всех его
стараниях она не позволит набрать необходимое количество баллов для поступления
в Архитектурную школу, где после университета нужно учиться еще четыре года. К
тому же Майкл любил историю – эта наука занималась вопросами развития общества
и позволяла взглянуть на мир как бы со стороны, чтобы понять закономерности его
устройства и функционирования. А именно это интересовало Майкла с самого
детства.
Синтез, теория, обзор событий и обобщение выводов – все это
давалось Майклу на удивление легко. Перспектива стать историком приносила
умиротворение душе, поскольку мир, в котором он жил прежде, в корне отличался
от того, что он видел вокруг себя в Калифорнии. Больше всего ему нравилось
читать добротно написанные книги о городах и эпохах – их авторы описывали людей
и события исходя из понятий и представлений тех эпох, о которых шла речь,
рассматривали происходящее с учетом современных конкретным фактам социальных и
технических достижений, классовых битв, литературы, искусства.
Майкл испытывал нечто большее, чем удовлетворение. Однако
деньги, полученные по отцовской страховке и за продажу дома в Новом Орлеане,
были на исходе, и Майкл нашел себе работу: стал помощником плотника,
реставрировавшего в Сан-Франциско прекрасные здания Викторианской эпохи. Он
трудился неполный день и вновь, как когда-то, начал штудировать книги по
архитектуре.
К моменту получения Майклом степени бакалавра его прежние
друзья по Новому Орлеану вряд ли смогли бы его узнать. Телосложением он
по-прежнему походил на футболиста, а плотницкое ремесло помогало поддерживать
отличную форму: плечи стали еще более мощными, а грудная клетка раздалась вширь
и окрепла. Прежними оставались лишь темные вьющиеся волосы, большие голубые
глаза и россыпь веснушек на щеках. Но теперь при чтении он надевал очки в темной
оправе и предпочитал носить свитер крупной вязки и твидовый пиджак со
специальными заплатами на локтях, из правого кармана которого выглядывала
трубка – еще одна приобретенная им новая привычка.
В двадцать один год он одинаково свободно чувствовал себя,
когда забивал гвозди в деревянные стропила дома и когда лихорадочно стучал
двумя пальцами по клавишам пишущей машинки, печатая курсовую работу под
названием «Преследование колдовства в Германии в XVII веке».
Через два месяца после начала работы над дипломом Майкл
начал параллельно готовиться к сдаче экзаменов на подрядчика. К тому времени он
уже освоил малярное дело, познакомился с тонкостями работы штукатура и умел
правильно уложить черепицу на крыше. Ему были под силу все виды реставрационных
работ любой сложности, какие только могли входить в будущие заказы.
Глубоко скрытая неуверенность, внутреннее ощущение
незащищенности не позволили Майклу бросить занятия в университете. Однако к
моменту окончания учебы он уже твердо знал, что никакой кабинетный труд, сколь
бы напряженным и интересным он ни был, не сможет принести ему такое
удовлетворение, как возможность делать что-то своими руками, работать на свежем
воздухе, лазать по лестницам, стучать молотком… Никакие кабинетные изыскания не
способны заменить приятную физическую усталость во всем теле под конец рабочего
дня и прекрасные здания, которые он реставрировал.
Майклу доставляло неизмеримое удовольствие видеть результаты
своего труда: отремонтированные крыши и лестницы, сияющие блеском полы, еще
недавно казавшиеся безвозвратно утраченными. Ему нравилось шкурить и лакировать
изящные старые столбы винтовых лестниц, балюстрады и дверные коробки. Всегда
готовый познавать новое, он учился у каждого рабочего, с которым доводилось
вместе трудиться, а иногда удивлял архитекторов, делая для себя копии чертежей,
чтобы потом детально их изучить. И при всей своей загруженности Майкл успевал
прочитывать или хотя бы просматривать огромную массу книг, журналов и каталогов
по реставрации и по Викторианской эпохе.
Любовь Майкла к домам была сродни любви моряков к своим
кораблям – иногда казалось, что они представляют для него гораздо большую
ценность, чем люди. После работы он часто в одиночестве бродил по комнатам,
которым подарил новую жизнь, и с нежностью трогал подоконники, медные ручки и
ровную штукатурку стен, словно ведя с ними неспешную беседу.
Через два года Майкл получил звание магистра истории. Но еще
раньше он сдал экзамены на подрядчика и основал собственную компанию. Эти
события в его жизни совпали по времени со студенческими беспорядками в
университетских городках Америки. Молодежь активно протестовала против войны во
Вьетнаме и еще более активно употребляла галлюциногенные наркотические
препараты, ставшие поголовным увлечением юных обитателей сан-францисского Хейт-Эшбери.
Мир «детей цветов» – хиппи, мир политических революций и
трансформации личности через наркотики никогда особо серьезно не трогал Майкла,
оставался чуждым и не до конца понятным ему. Да, он танцевал в «Авалоне» под
музыку «Роллинг Стоунз», пробовал курить «травку», постоянно жег ароматические
палочки. Да, он крутил пластинки с записями Бисмиллы Кан и Рави Шанкара. Он
даже ходил с одной своей молоденькой подружкой на «Погружение» – многолюдное
сборище в парке Голден-Гейт, где Тимоти Лири призывал новообращенных
«настроиться, включиться и выпасть из реальности». Но все это вызывало у него
лишь сдержанное любопытство.
Майкл-историк не мог поддаться на раздававшуюся со всех
сторон пустопорожнюю, а зачастую и глупую революционную риторику. Он только посмеивался
втихомолку над доморощенным марксизмом своих друзей, которые, похоже, сами
ничего не знали о человеке труда. А видя, как мощные галлюциногены разрушают
душевное спокойствие, а иногда и вовсе лишают разума тех, кого он любил, Майкл
приходил в ужас.
Однако стремление понять происходящее и в этом случае
позволило ему кое-чему научиться. Галлюциногены провоцировали у людей сильную
тягу к цвету и узору, к восточной музыке и восточной эстетике, и, конечно же,
Майкл не мог избежать такого влияния. Впоследствии он утверждал, что переворот
в сознании, вызванный «великими шестидесятыми», благотворно сказался на каждом
жителе страны. Реставрация старых домов, возведение величественных общественных
зданий в окружении цветников и парков и даже строительство современных торговых
центров с мраморными полами, фонтанами и клумбами – все это напрямую было
связано с теми поворотными годами, когда хиппи Хейт-Эшбери развешивали ветки
папоротника в окнах своих квартир и украшали убогую мебель красочными
индийскими покрывалами, когда девушки вплетали цветы в свои длинные волосы, а
юноши сменили унылые деловые костюмы на яркие рубашки и отрастили кудри до
плеч.