Весной мне в Лондон позвонил из Америки Эрон и рассказал, что
в районе города Лафейетт, штат Луизиана, обнаружены обломки автомобиля Холодной
Сандры.
Видимо, Меррик привела людей в ту часть болот, где когда-то
затонула машина. Останки трупов позволили утверждать, что во время затопления в
машине находились две женщины. На черепах обеих имелись глубокие раны, возможно
послужившие причиной смерти. Но никто не мог с точностью сказать, были ли
жертвы мертвы или живы в тот момент, когда утонули.
Холодную Сандру опознали по остаткам пластиковой сумки,
внутри которой нашли несколько предметов и среди них – золотые карманные часы в
маленьком кожаном чехольчике. Меррик тут же признала часы, а надпись на них
только подтвердила ее слова. «Моему дорогому сыну Вервэну от отца, Алексиаса
Андре Мэйфейра, 1910».
Что касается останков второй женщины – предположительно
Медовой Капли на Солнце, – то единственное, что эксперты смогли определить
более или менее достоверно, это что они принадлежат шестнадцатилетней девушке.
Больше ничего узнать не удалось.
Я немедленно собрал вещи. Сообщил по телефону Меррик, что
уже в пути.
– Не приезжай, Дэвид, – спокойно сказала она. –
Все кончено. Они обе похоронены в семейном склепе на кладбище Сент-Луис. Больше
ничего сделать нельзя. Я вернусь к своей работе в Каире, как только ты
позволишь.
– Дорогая, ты можешь ехать хоть сейчас, но непременно
загляни в Лондон.
– Я и не думала уехать, не повидав тебя, – сказала она
и уже, видимо, хотела положить трубку, но я ее остановил.
– Меррик, золотые карманные часы теперь твои. Пусть тебе их
почистят, отремонтируют. Храни их у себя. Теперь никто не будет на них
претендовать.
На другом конце провода повисла тяжелая тишина.
– Я же говорила тебе, Дэвид. Дядюшка Вервэн вечно твердил,
что эти часы мне не нужны, – ответила она. – Он заявил, что они
тикают для Холодной Сандры и Медовой Капли. Не для меня.
Ее слова меня несколько испугали.
– Чти их память, Меррик, и чти свое желание, –
настаивал я, – но жизнь и ее богатства принадлежат живым.
Спустя неделю мы вместе обедали. Она выглядела такой же
свежей и привлекательной, как всегда, каштановые волосы были убраны под кожаный
берет, который начал мне нравиться.
– Я не пользовалась маской, чтобы обнаружить тела, –
поспешила объясниться Меррик. – Хочу, чтобы ты знал. Я отправилась в
Лафейетт и руководствовалась интуицией и молитвами. Пришлось исследовать драгой
несколько мест, прежде чем нам повезло. Можно даже сказать, что найти тела
помогла Большая Нанэнн. Она знала, как я хочу их разыскать. Что касается
Медовой Капли, то я до сих пор ощущаю ее присутствие. Иногда мне ее становится
жалко, иногда я просто теряю силы...
– Ты говоришь о призраке, – вмешался я, – а
призрак не всегда тот человек, которого ты знала или любила.
После этого она говорила только о своей работе в Египте,
радуясь возможности снова туда вернуться. За это время с помощью аэрофотосъемки
в пустыне обнаружили несколько руин, и Меррик успела договориться о встрече,
которая позволит ей увидеть никому до сих пор не известное захоронение.
Я был счастлив видеть Меррик в такой чудесной форме. Пока я
расплачивался, она достала золотые карманные часы дядюшки Вервэна.
– Чуть о них не забыла. Разумеется, их уже нельзя
починить, – пояснила она, с любовью держа на ладони хорошо отполированную
реликвию. От легкого прикосновения крышка мгновенно открылась с громким
щелчком. – Но мне нравится, что они у меня. Видишь? Стрелки остановились
на без десяти восемь.
– Ты думаешь, это как-то связано с временем их
смерти? – осторожно поинтересовался я.
– Скорее всего, нет, – ответила она, слегка пожав
плечами. – Вряд ли Холодная Сандра когда-нибудь вспоминала, что часы нужно
заводить. Думаю, она носила их в сумочке просто из сентиментальности.
Удивительно, что она не заложила такую дорогую вещь. Ведь она много что отнесла
скупщикам.
Меррик убрала часы обратно в сумку и ободряюще мне улыбнулась.
Я отвез ее в аэропорт, специально выбрав маршрут подлиннее,
и проводил до самого самолета.
Все было спокойно до последних секунд. Просто два
цивилизованных человека прощались ненадолго перед скорой встречей.
Потом вдруг во мне что-то сломалось. Я уже не мог больше
сдерживаться и заключил Меррик в объятия.
– Моя дорогая, моя любовь, – забормотал я, чувствуя
себя ужасно глупо. Меня тянуло к этой молодой женщине, и я жаждал всей душой ее
преданности. Меррик не сопротивлялась, уступая поцелуям, разбивавшим мне
сердце.
– Никого другого никогда не будет, – прошептала она мне
на ухо.
Помню, как отстранил ее от себя, взяв за плечи, после чего
повернулся и быстро ушел, даже ни разу не оглянувшись.
Кто я рядом с этой молодой женщиной? Семидесятилетний
старик. А ей не было еще и двадцати пяти. Но по дороге в Обитель я понял, что
мне все равно не удастся вызвать в своей душе чувство вины, сколько бы ни
старался.
Я любил Меррик точно так, как когда-то любил Джошуа, юношу,
считавшего меня самым чудесным любовником на свете. Я любил ее, поддавшись
соблазну, и ничто никогда не заставило бы меня отречься от этой любви перед
самим собой, перед ней или перед Богом.
Все оставшиеся годы, что я ее знал, Меррик провела в Египте.
Дважды в год она возвращалась в Новый Орлеан, по пути домой непременно заезжая
в Лондон.
Однажды я осмелился прямо спросить ее, почему она не
занимается изучением наследия майя.
Мне показалось, вопрос вывел ее из себя. Она не любила
вспоминать джунгли, тем более говорить о них. Она считала, что мне бы следовало
это знать, но все-таки вполне вежливо ответила, пояснив, что в ходе
исследования Мезоамерики слишком часто наталкивалась на препятствия. В
особенности это касалось неизвестных ей диалектов, и к тому же у нее не было
опыта археологических раскопок. Меррик много читала о Египте, хорошо знала его
историю. Именно поэтому она отправилась туда и намеревалась там остаться.
«Колдовство повсюду одинаково», – частенько повторяла
она, но это не помешало ей посвятить магии всю жизнь.
Есть еще одно обстоятельство, связанное с тайной Меррик.
В тот год, когда Меррик работала в Египте после нашего с ней
путешествия в джунгли, Эрон прислал странное послание, содержание которого
навсегда запечатлелось в моей памяти.