Малавита - читать онлайн книгу. Автор: Тонино Бенаквиста cтр.№ 56

Вот он, мой главный недостаток. Я предпочитаю закулисную сторону самому спектаклю. Я плохо переношу, когда не знаю все трюки и веревочки, на которых все держится. Однажды в Лас-Вегасе с другими бандитами мы видели самое грандиозное шоу мира. Мужик на сцене то появлялся, то исчезал, летал по воздуху, и все восхищались гениальностью иллюзиониста. Я просто умирал от любопытства, как все. Только я не вытерпел. Пока спектакль шел, я сумел проскользнуть в гримерные и заставить замолчать всех телохранителей, которые изображали из себя телохранителей. Я вошел в гримерную иллюзиониста, чтобы заставить его признаться, как он становится невидимым для ста человек. Мужик сначала подумал, что это шутка, потом стал говорить что-то про кодекс чести волшебников, которые никогда не раскрывают свои трюки, и только когда я предложил ему показать свои собственные фокусы (как спрятать тело иллюзиониста в пустыне Невада, как выбить ему все зубы одним ударом кулака, как запереть его в ящике с гремучей змеей, и т. д.), величайший иллюзионист мира раскололся. И сегодня, в двух шагах от фонтанчика на большом рынке Со Лонга, я не успел сказать Полу: «Мне очень нравится, как вы работаете!», сказать ему, насколько его работа была для нас всех примером, выразить восхищение, потому что время тикало и надо было избавляться от этих ребят, не вспоминая каждый раз про старое доброе время. Никто никогда не узнает, как Пол сумел сделать свой «трюк Джицци», его собственный «выпад Невера». Так и унес свой секрет в могилу.

Потому что в криминале, как и везде, люди уважают чемпионов. Люди любят подвиги, это чуть ли не последняя вещь, которая их еще изумляет. Какое дело до дисциплины, когда у человека талант. Каждый из этих бандитов, которые хотели моей смерти, заслуживал целой книжки про свою жизнь и творчество. Они постоянно совершенствовали свой талант, добивались все лучших результатов, раздвигали границы возможного. У меня, например, в бумажнике всегда была фотография Джона Диллинджера, единственного настоящего героя тридцатых, даже Бэби Фейс Нельсон и члены банды Борроу, несмотря на все мое к ним уважение, ему в подметки не годятся. Тогда царили артисты и поэты, идеалисты. Диллинджер уважал человеческую жизнь и плохо переносил, когда после него оставались невинные жертвы. В те времена волк убивал только волка, баранов это не касалось, в худшем случае их стригли.

Потому что, честно говоря, больше всего я в криминале ненавижу любительщину. Криминал — дело преступников. Патентованные убийцы — единственные, кого я уважаю. Остальные, убийцы по случаю, переростки-правонарушители, мстители при попутном ветре, отставной козы потрошители, террористы по наитию, злодеи для красного словца, гангстеры шаг назад — два шага вперед, все, кто не обучен и не имеет лицензии резать по живому, все они заслуживают одно мое презрение. Дайте стрелять стрелкам, черт побери, а себе устройте маленькую жизнь по вашей мерке, вам же выгоднее будет, сами увидите. Перестаньте доставать ближнего, вы сделать ничего не можете, а если вздумается вам изображать паханов, всю жизнь потом будете расплачиваться. Криминал — настоящий — это призвание. Посвятить ему целую жизнь — дорогого стоит. Это цена, которую мало кто из людей готов заплатить.

Том Квинт, жрец закона, только это и говорит: дайте нам работать спокойно, вы, юные кретины, которых манит эта карьера. Дайте взрослым играть в своем дворике и ступайте по домам. Ваши семьи будут вас оплакивать, и вы наделаете в штаны, когда прозвенит час людского правосудия. И Божий суд вам тоже подарков не сделает, Он терпеть не может домашнее музицирование.

Мы с Томом решили вернуться к площади Либерасьон, чтобы нанести удар по голове отряда, Мэтту Галлоне, и дезорганизовать остальную группу. Не повезло, только мы нашли идею, как именно нас-то с Томом и прижали как щенков. Ни обернуться, ни поговорить, ничего. Когда слышишь автоматную очередь и мужик говорит тебе встать на колени, чего уж тут — встаешь на колени, особенно если не знаешь толком, ни откуда он взялся, ни кто он такой, сыщик или убийца, встаешь на колени и руки убираешь за голову, даже без особой просьбы. Хороши мы были оба, рядышком, на тротуаре, за две секунды до расстрела, даже не успев увидеть того, кто этим займется (мне показалось, я узнал голос Джерри Уайна, но у меня не хватило наглости спросить). Ничего не успев, ни пошутить, ни последнее желание высказать, ни обругать убийцу, подумать про близких, ничего. Мы с Томом бросили оружие на землю, ожидая чистую и быструю смерть.

Что было дальше? Пулеметная очередь, только не в нас. Страшно удивившись, что мы еще живые, мы услышали вой и, обернувшись, увидели, как Джерри Уайн и Ги Барбер с простреленными ногами корчатся на земле. А стрельнул по ним парнишка четырнадцати лет, которого я не сразу признал.

Как все пацаны, он вырос, а я не заметил. Когда он был вот такой еще и едва умел говорить, у него во взгляде виделось столько восхищения мной, его уродом-отцом. Восхищение, которое ничего общего не имело с тем, что я встречал до того. Восхищение убийц. Восхищение шестерок. И даже незнакомых людей на улице. Восхищение, смешанное с чем-то другим, с мандражом, прежде всего, но еще с корыстью и завистью, потому что у всех была своя причина восхищаться мной или бояться меня. У всех, кроме этого маленького человечка, который цеплялся за мою ногу и обнимал ее так, как будто я великан. В этом восхищении я чувствовал чистую любовь. Сегодня я вспоминаю, чего только Уоррен не придумывал, чтобы доставить мне удовольствие. Во время игры в монополию он мне подсовывал бумажные деньги под столом, когда я был в долгу. Его старшая сестра не понимала, почему он так поступает, «это всего лишь игра», говорила она, но малыш опять брался за свое, ему надо было, чтоб отец выиграл, — раз и точка. И чем больше я был самим собой, со всеми недостатками, в которых меня упрекала его мать, тем больше он любил меня за то, что я — это именно я. Для него я был идеальным отцом, и все вокруг меня было просто исключительным. А потом однажды, я так и не понял почему, эта вера в его взгляде исчезла.

Я спросил у него, где он взял ручной автомат, он ответил: «На трупе Джулио Гузмана, возле фонтана». Видя, что Квинт собирается свести счеты с Джерри Уайном и Ги Барбером, я взял парня за плечи, чтобы он не видел, как их прикончат. Как мы завернули за угол, сразу и бросились обнимать друг друга.

Здорово было снова говорить друг с другом, дать себе расчувствоваться. Я сказал себе: к чему противиться его призванию, если его судьба вернуться туда и отвоевать свое царство? Воздвигнуть заново тотем нашего клана. Больше ни у кого нет права этому противиться.

Там, где я потерпел неудачу, может быть, победит мой сын.

Моя роль отца: убирать с его пути встречающиеся препятствия. Дать ему воспользоваться моим опытом.

Я опоздал на сто лет. Нет, Уоррен не хотел быть наследником. Не быть наследником этого варварства, он много раз употреблял это слово. Он понял это час назад, на вокзале Со Лонга. Мне не удалось понять, грустно ли ему от этого или он чувствует облегчение. Во всяком случае, гнева в его голосе я не слышал.

То, что он пережил, разом состарило его. За несколько секунд он стал старше на десять лет. Не знаю, может, это и есть взрослеть, но он мне задал худший вопрос, который я только мог вообразить: он спросил, удастся ли когда-нибудь миру избавиться от таких типов, как я. Имеет ли его мир, мир, в котором он будет взрослым и, может быть, сам станет отцом, имеет ли этот мир хоть один шанс выжить.