Малавита - читать онлайн книгу. Автор: Тонино Бенаквиста cтр.№ 21

* * *

По дороге в школу Бэль и Уоррен пытались представить себе происходящее.

— Он уже три месяца как запирается на своей поганой веранде, — сказал Уоррен, — наверно, за день по несколько раз прогоняет весь свой словарный запас.

— Скажи еще, что у тебя отец безграмотный…

— Мой отец — типичный американец, — ты забыла, что это такое. Тип, который говорит, чтоб его поняли, а не чтобы придумывать фразы. Которому слово «вы» не нужно, раз можно сказать «ты». Который «живет», «имеет», «говорит» и «делает» и не нуждается в других глаголах. Который не «завтракает», «обедает» и «ужинает», а ест. Для него прошлое — то, что было до настоящего, а будущее — то, что будет потом, к чему еще сложности? Ты прикинь список вещей, которые твой отец может выразить одним только словом «фак»!

— Только, пожалуйста, без ругательств.

— Оно гораздо больше, чем ругательства. «Фак» у него может обозначать: «Господи, ну я и влип!», или «Он у меня еще ответит», и даже «Обожаю этот фильм». Зачем такому типу писать?

— По-моему, хорошо, что папа нашел себе занятие — и ему лучше, и к нам меньше цепляется.

— А меня с души воротит. Только представь себе, как он сидит ночью на веранде и тычет своими здоровенными пальцами в говенную довоенную пишущую машинку. А когда я говорю «здоровенные пальцы», это на самом деле один его указательный палец правой руки, которым он тюкает — тюк, тюк, тюк, — и до каждого следующего тюка добрых десять минут.

Уоррен ошибался. Фред печатал двумя указательными пальцами, честно разделив клавиатуру: левому — до клавиш е, п, и, а правому начиная от н, р, т, с редким вкраплением неудобных слов вроде «раскаяние», которые он печатал целиком левым. На подушечках уже появились небольшие мозоли. Квалификация росла.

Пока его дети добирались до школы, Фред спал глубоким сном и видел себя в саду ньюаркской виллы за рулем мотокультиватора. Странное дело, он подрезал газон во время празднования первого причастия своей дочери, которая ждала, пока отец наконец разрежет торт, гигантский белый куб с красными розами, рисунком в виде чаши и двух золоченых свечек и надписью жженым сахаром «Боже, храни Бэль». Перед их палаццо из розового кирпича беспорядочно парковались кадиллаки и выплескивали десятки нарядно одетых людей, в большинстве своем — полноватых женщин с вуалетками на лицах и мужчин с гвоздиками в петличках; и все они не могли дождаться, пока Джованни соблаговолит спуститься со своей чертовой мотокосилки и разрежет торт для собственной дочери: нашел тоже время приводить в порядок газон! Бэль и Ливия, все более теряясь, приносили извинения, один Джованни ничего не замечал и все разъезжал на своей машинке, время от времени для смеха выбрасывая струю свежескошенной травы на светлые платья дам. Он смеялся, не замечая, как по рядам идет ропот, всех удивляло такое неуважение. Он даже не удосужился одеться по такому случаю и был в тапочках, в коричневых спортивных штанах и в белой нейлоновой ветровке с названием хозяйственного магазина. Гости шептались, искали выход и нерешительно приближались к газонокосилке. Где-то неподалеку звонил телефон. Но где?

Фредерик что-то пробормотал, выныривая из своего кошмара, спросонья замахал руками, но телефон не умолкал. Он нащупал аппарат на столике у кровати.

— Фредерик?

— ?

— Уолберг. Надеюсь, я вас не разбудил, у вас там, должно быть, около одиннадцати.

— Ничего, ничего… — пробурчал Фред, не понимая, сон ли это продолжается или явь.

— Я в Вашингтоне, звонок безопасный. Квинтильяни нас не прослушивает.

— Элайя? Это вы?

— Да, Фредерик.

— Поздравляю с избранием. Я следил за выборами, издалека. Давняя ваша мечта — Сенат. Вы поговаривали о нем, еще когда были в профсоюзе мясников.

— Все это так давно, — сказал Элайя, смущенный упоминанием об этом периоде.

— Я слышал, вы теперь специальный советник президента.

— Ну… меня иногда приглашают в Белый дом, но только на коктейли. Расскажите про себя, Фредерик. Франция!

— Есть и хорошие стороны, но я не чувствую себя как дома. «There is no place like home» [8] — как говорится в фильме «Волшебник из страны Оз».

— Что поделываете?

— Ничего особенного.

— Говорят, вы… пишете.

— ?

— …

— Да просто от нечего делать.

— Говорят, это мемуары.

— Слишком громко сказано.

— Я считаю, это хорошее начинание, Фредерик. Вы — человек, способный на многое. И как продвигается дело?

— Да несколько листов… Так, отрывки, наброски.

— И вы рассказываете… все?

— Как я могу все рассказать? Если я хочу, чтобы мне поверили, в моих интересах держаться в стороне от правды, иначе меня примут за фантазера.

— Значит, вы хотите, чтоб вас прочли.

— Я не думал о том, чтоб печататься, это было бы слишком претенциозно. По крайней мере, пока об этом речь не идет.

— Фредерик… наш разговор внушает мне некоторые опасения…

— Успокойтесь, Элайя, единственные подлинные имена, которые я даю, — это имена мертвецов. А эпизод с фрахтовкой компании Пан Америкэн и грузовых рефрижераторов я слегка изменил, так что спите спокойно.

— …

— К чему мне терять последних оставшихся друзей, Элайя. Пока ФБР носит меня на руках, пока обеспечивает безопасность, пусть и не тратя на это больших денег, — к чему мне искать неприятности?

— Конечно… конечно…

— А если ветераны решат в такой-то раз отметить годовщину высадки на Омаха-бич, поезжайте с ними и зайдите пожать мне пятерню.

— Хорошая мысль.

— До скорого, Элайя.

Фред повесил трубку, совершенно ободренный. Его писательская репутация начинает утверждаться в Сенате, в министерствах и в самом Белом доме. Дядя Сэм получил уведомление.

* * *

Лежа на скамейке, которую никто у него не оспаривал, Уоррен записывал в блокнот то, что приходило ему в голову. Стояло 3 июня, воздух свободы гулял по лицею, младшие возились во дворе, старшие — кто сидел дома и зубрил, кто валялся на газонах и изображал влюбленных, а кто захватывал спортивные площадки и устраивал там внеплановые турниры по футболу или теннису. Но по традиции самые активные занимались подготовкой выпускного спектакля.

С давних пор город Шолон-на-Авре традиционно праздновал Иоаннов день и предлагал кроме парада местных костюмов настоящую ярмарку на площади Освобождения, которая длилась весь ближайший к 21 июня уикенд. По этому случаю администрация лицея приглашала родителей учеников в парадный зал на спектакль, подготовленный силами их отпрысков, и все увлеченно готовились к этому событию. Праздник начинался выступлением хора, затем шла небольшая пьеса в исполнении учеников из театрального кружка, и заканчивалось все уже два или три года показом цифрового фильма, снятого учениками выпускного класса. Любая интересная мысль приветствовалась, всякая энергия использовалась, и те, кто предпочитал высказываться, не поднимаясь на сцену, участвовали в издании уже приобретшей известность «Газеты Жюля Валлеса», печатного издания лицея. Там публиковались лучшие сочинения года, статьи, написанные добровольцами, игры, ребусы, шарады, сочиненные детьми, и целый разворот комиксов, выполненных под руководством учителя по рисованию. Там выражали себя те, кто думал, что не умеет это делать, и каждый год в куче участников обнаруживалось несколько талантов. Сюда-то и заманили Уоррена.