– Он видел, как вы их ели?
– Да.
– Ваша честь, – сказал Мейсон, – мне хотелось бы просить суд
о переносе заседания на завтрашнее утро. Я, разумеется, понимаю, что суд будет
решать этот вопрос по собственному усмотрению, и…
– С нашей стороны возражений нет, – поспешно объявил Лейбли.
– Очень хорошо, – кивнул судья Гросбек. – В соответствии со
взаимной договоренностью сторон слушание дела откладывается до десяти часов
утра завтрашнего дня.
В какое-то мгновение судья Гросбек, казалось, хотел спросить
о чем-то Эстер Дилмейер, но потом, очевидно, все же передумал, решив остаться
беспристрастным до конца. Он встал из-за стола и удалился в свой кабинет.
Мейгард же немедленно вскочил со своего места, откуда он все
это время с интересом наблюдал за развитием событий, и решительно зашагал по
проходу, направляясь прямо к Мейсону. Вид у него был свирепый.
– Какого черта, – возмущенно заговорил он, – вы пытаетесь
впутать меня в эту историю с конфетами?
– Ничего подобного, – ответил Мейсон, стоя у стола и
складывая бумаги в портфель. – Я просто задавал вопросы. А свидетельница на них
отвечала.
– Вот только задавали вы их в довольно странной манере.
– Такая уж у меня привычка, – улыбнулся Мейсон. – Особенно
когда приходится иметь дело с людьми, пытающимися диктовать мне свои условия.
Мейгард приблизился еще на шаг. Теперь он оценивающе и с
неприкрытой враждебностью разглядывал адвоката. Так обычно опытный палач
разглядывает приговоренного к казни, оценивая его телосложение, вес и крепость
шеи.
– У вас ко мне есть какое-то дело? – с невозмутимым видом
спросил Мейсон.
– Не нравится мне все это, – буркнул Мейгард, а затем круто
развернулся на каблуках и направился к выходу.
Милдред Фолкнер подошла к Мейсону и тронула его за руку.
– Возможно, я не очень разбираюсь в разных юридических
тонкостях, но, кажется, вы здорово их озадачили.
– Похоже, мне удалось напасть на след. Вы виделись с
Карлоттой?
Оживление исчезло с ее лица. Она кивнула, и в глазах у нее блеснули
слезы.
– Как она?
– Очень плохо. Ее доставили в больницу и оставили под
присмотром врача. Он сказал, что в течение по крайней мере ближайших сорока
восьми часов ей противопоказаны любые посещения. Для меня он сделал исключение,
потому что она не переставала спрашивать, когда я приду, и врач полагал, что
это свидание пойдет ей на пользу. Но он предупредил, чтобы я не заводила
разговора о деле.
– Ну и как, получилось?
– Не совсем. Ей нужно было непременно сообщить мне что-то
важное. Поначалу я старалась отвлечь ее, но потом решила, что, наверное, лучше
дать ей выговориться и сбросить с души этот камень. Уж очень встревоженный вид
у нее был.
– Что же ее так беспокоило?
– Они вынудили ее признаться, что она отдала сертификат на
акции вам. Сказали ей, что вы якобы сами им об этом сообщили и передали его
полиции. Мистер Мейсон, как полицейские могут быть такими жестокими и
вероломными?
– Они считают, что имеют дело с преступниками, а в этом
случае все средства хороши.
– Но согласитесь, что это не способ бороться с
преступностью. Их методы основаны на лжи и жестокости. Так они никогда не
добьются уважения людей. Неужели они не понимают, что тем самым они
уподобляются бандитам?
– Вы расстроены, – сказал Мейсон, – и это понятно. Дело
зашло слишком далеко, и к тому же это исключительный случай.
– Карла в критическом состоянии, – вздохнула она. – Даже не
знаю, сможет ли она пережить все это. Она выглядит хуже, чем когда-либо, а ведь
она уже шла на поправку.
– Знаю, – сочувственно сказал Мейсон. – Я изо всех сил
старался избежать такой ситуации.
– Вашей вины в этом нет. Если бы она следовала вашим
указаниям, ничего такого с ней не произошло бы. Теперь она и сама это понимает.
– А больше она ничего не рассказала в полиции – только об
акциях?
– Нет, больше ничего, но с теми уликами, которые у них уже
имеются против нее, и этого достаточно. Мистер Мейсон, она просто не переживет…
А если ее к тому же и осудят… Наверное, будет даже лучше, если… лучше, если…
– Она не поправится? – спросил Мейсон.
Милдред снова безуспешно попыталась сморгнуть слезы, но
кивнула.
– Кое-что из того, что мы услышали сегодня в суде, – сказал
Мейсон, – навело меня на новую идею.
– Вы хотите сказать, что еще не все потеряно и есть надежда?
– Именно.
– Если бы только Боб вел себя как мужчина, – всхлипнула она,
– и рассказал всю правду, он мог бы спасти ее. Если бы он признался, что ездил
к Линку, а она просто следила за ним… Но Боб убил его, а потому, естественно,
не скажет ничего, чтобы не рисковать лишний раз своей драгоценной шеей.
– Скорее всего, Боб даже не знает, что она за ним следила, –
предположил Мейсон.
– Знает почти наверняка, – возмущенно заявила Милдред. – Не
забывайте, что Боб приезжал в отель «Клермон» и забрал оттуда Карлу. По дороге они
много говорили. И Боб лгал ей – это вы себе можете представить? Он так и не
признался, что передавал акции кому-либо, и наотрез отрицал то, что ездил к
Линку. Каково, а? И это после того, как она выследила его, видела собственными
глазами, как он ездил в Сиреневый каньон.
– А как он все это объясняет?
– Ну, вы же знаете Боба. У него на все найдутся отговорки.
Он говорит, что не успел отъехать и десяти кварталов от дома, как к нему в
машину подсел друг. При этом имени этого самого друга он не называет. Говорит,
что подвез его до окраины города, что другу понадобилась на час его машина,
поэтому Боб вышел и разрешил ему взять ее.
– И ваша сестра поверила в это?
– Конечно! Она бы поверила любой его небылице. Мне даже
думать об этом противно.
– А разве такое не могло произойти на самом деле?
– Но каким образом? Ведь Карла все время ехала за ним.
Конечно, несколько раз она отставала, и его заслоняли другие машины. Боб же
оказался даже хитрее, чем я думала, – он сначала выспросил у нее, когда и где
она теряла его из виду. А потом вдруг выяснилось, что смена водителя произошла
как раз в один из таких моментов – вот ведь скотина!
– Вы обратили внимание Карлы на то, что…
– Я пыталась, но все без толку. К тому же я видела, что она
очень слаба. Она рассказала мне обо всем, потому что хотела, чтобы эти
подробности дошли до вас. А этот лейтенант Трэгг! Если мне только когда-нибудь
представится возможность высказать ему все, что я о нем думаю, то уж я…