Гаяну запала в душу одна сценка, наблюдал он ее в четырнадцатилетнем возрасте, еще когда был безумно и бескомпромиссно влюблен в свою прекрасную родственницу. Гонбер куда-то запропастился, Лорма беспокоилась, холодно разговаривала с придворными, допоздна жгла свечи в своем кабинете и не шла в опочивальню. Принц Венсан ошивался поблизости, воображая, что вот сейчас он ей понадобится, сделает для нее то, чего не смог никто другой… Радостный возглас Лормы. Мужской голос, что-то объясняющий в ответ. Выглянув из-за угла коридора, Венсан увидел свою принцессу и Гонбера в перемазанном кровью камзоле. На него напали какие-то маги, он еле спасся, истратив на защиту весь запас силы, но потом ему подвернулся по дороге домик с мещанским семейством, женщина и три девочки – забрав их жизни, он исцелился. Принц так и прирос к начищенному паркету, а Лорма, невозмутимо выслушав эту историю, ласково позвала: «Пойдем, мой милый, тебе надо отмыться и отдохнуть, сейчас я велю согреть воды».
Тогда Гаян решил, что его любимая околдована и надо помочь ей расколдоваться, а сейчас ему просто было муторно.
В отношениях Лормы с Гонбером и их окружения за эти тринадцать лет все осталось по-прежнему. Да Гаян и не ждал радикальных перемен. Расколдовать сказочную королевну-жабу можно, если она и впрямь родилась прекрасной королевной, но если она с самого начала была жабой, а ты, дурак, этого не понимал – тогда не взыщи, любая магия тут бессильна.
Рен здешняя обстановка не нравилась, но она виду не подавала, играя роль разбитной воительницы, которую интересует только хорошая драка и ладные парни, а все остальное побоку. Возможно, Лорма догадывалась, что это маска, за которой кроется что-то еще, но ее подозрения никак не проявлялись. Она тоже умела не подавать виду.
Гаян держался особняком – кажлык-изгнанник, да еще немой, что с него взять – и каждое утро смазывал лицо снадобьем, которое не позволяло сойти на нет припухлостям и синякам. В отличие от своей напарницы, ударившейся в оголтелое лицемерие, он по крупному счету не притворялся. Лучше быть не принцем Венсаном, который не смог ничего изменить, а безродным бродягой Гаяном, от которого ничего не зависит. Эта мысль несла в себе привкус горечи, но в мире Сонхи горечи и без того в достатке. Каплей меньше, каплей больше – какая разница?
Этим вечером они расквартировались в большой деревне, похожей на колонию слепленных из чего попало птичьих гнезд, в преддверии раскинувшейся под розовым небом полупустыни. Рен и Гаян устроились вдвоем, как обычно. Все знали, что Рен спит со своим немым слугой.
По случаю наплыва гостей на улицах горели факелы и сделанные из высушенных тыкв фонари на деревянных шестах. Рен ушла ужинать с господами, а вернувшись, притиснула Гаяна к стене и прошептала:
– Они идут к Унбарху. Говорили о власти, о равновесии, о страхе. Подробностей не знаю, говорили так, словно все давно обговорено. По-моему, у них на уме какое-то грандиозное дерьмо, и наши друзья-маги обязательно должны об этом узнать. Пора смываться, будь в готовности.
Сообщив эти сведения щекочущим ухо быстрым шепотом, она жадно припала к губам Гаяна. Долгий винно-терпкий поцелуй. Потом Ренарна, пошатываясь, чтобы казаться пьянее, чем есть, вышла во двор, в озаренную тыквенными фонарями темноту. Из дверного проема в пропахшую высушенным навозом комнатушку плыли голоса и смех, блеяние овец, гортанное, с ритмичными взвизгами, женское пение.
– Ты, оставь девчонку!
Голос Рен, злой и трезвый.
Гаян тоже выскочил наружу. Дворик отделяла от улицы плетенная из прутьев ограда высотой по пояс, и с той стороны остановились двое – молодой ругардиец приятной неброской наружности и местная девчонка лет тринадцати-четырнадцати, с шапкой темных курчавых волос, в тунике, под которой едва проступали острые грудки, и грязных шароварах. Остановились, потому что Рен, перемахнув через ограду, заступила им дорогу.
– Что такое? – с неприязнью спросил Гонбер.
Ибдарийка тоже протестующее мяукнула и показала зажатую в кулаке серебряную монету, блеснувшую в свете подвешенного на кривом шесте фонаря.
– Дуреха, он хочет не того, о чем ты думаешь. А ну, брысь отсюда!
– В чем дело? – повторил любимец принцессы Лормы.
– Отпусти девчонку, Живодер.
Это шло вразрез с неписаными правилами. Ее высочество не любит, когда Гонбера Живодера называют Живодером, и сам он тоже этого не любит.
Ренарна мгновенным плавным движением извлекла из ножен кинжал. Ибдарийская пигалица мышкой юркнула в темноту. Возможно, она решила, что злая женщина, одетая и вооруженная, как мужчина, затеяла ссору из ревности, поэтому самое разумное – сбежать. Серебряная денежка все равно осталась у нее.
Рен и Гонбер смотрели друг на друга с яростью скорее звериной, чем человеческой. Наконец Гонбер отступил – боком, еще бы он повернулся к ней спиной! – и исчез в переулке за соседним сараем.
– Дерьмо, – процедила вслед ему Рен.
– Спим по очереди, – шепнул Гаян, когда вернулись в дом.
Она дежурила первой, потом растолкала его и улеглась на освободившийся тюфяк, а Гаян вышел наружу. Хозяева дома храпели за перегородкой, гульба к этому времени закончилась. Все спали. Он сходил на задворки отлить. Вернувшись, присел возле хлипкой стенки, обмазанной глиной. Старая глина потрескалась, прутья выпирали из прорех, словно ищущие простора корни. Крестьяне в этих краях до сих пор живут, как их предки во времена Унбарха с Тейзургом.
Со стороны полупустыни накатывала бездонная лунная тишина, и в этой тишине чуть слышно шуршало:
– …У тебя в голове опухоль, она постепенно растет, сдавливает и мучает твой мозг, и один за другим лопаются кровеносные сосуды, и лимфа разносит гнилую водицу по всему телу, и тебе очень больно, тебе становится все больнее и хуже…
Что-то не так, явно что-то не так…
Злой голос Рен:
– Ах ты, мозгляк дерьмовый, сейчас у тебя у самого будет опухоль! Вместо головы!
Звук удара, стенка содрогнулась, и Гаяну за шиворот посыпалась сухая глиняная крошка.
Наваждение рассеялось без остатка. Он вскочил и бросился в дом. В душной темной комнате бесновались две тени, сверкали синеватые белки глаз и лезвия ножей.
Убивать словами, внушая то, чего нет – этим приемом Гонбер пользовался, когда обстоятельства не позволяли причинить физический вред или намеченная жертва была слишком сильна, и ее надо было сначала одурманить, а потом уже резать. Его подвело то, что у Рен поставлена защита против таких атак. Не зря она всю дорогу от Эонхо до Кариштома заставляла Венусту ежедневно выкраивать время для тренировок.
Одна из теней одерживала верх, но Гаян в этих потемках не мог разобрать, кто кого жестоко впечатывает в стенку, сгребши за одежду. Пострадавший вывернулся и метнулся наружу. Вторая тень с рычанием ринулась за ним, и Гаян с облегчением выдохнул: побеждает Рен.
Он выскочил во двор следом. Противники кружили, скаля зубы. Гонбер остался без ножа, но вытащил из заплечных ножен короткий меч. В тусклом свете тыквенного фонаря можно было разглядеть, что затылок у него разбит и дворянская рубашка залита кровью. Несмотря на это, он не походил на раненого: высосанная из убитых таонц с лихвой обеспечивала его силой – пока запас не исчерпан, с ним ничего не сделаешь.