Veritas - читать онлайн книгу. Автор: Франческо Сорти, Рита Мональди cтр.№ 47

– В Вене? – повторил я, все еще не веря, что слышу от Атто хвалебную песнь врагам Франции.

– Разве ты не видишь своими глазами? Во Франции царит расточительство, в Австрии – бережливость. Там для каждого правителя супружеская измена – правило, здесь норма – верность супруге. В спальню императора входят только камердинеры, а не любые подхалимы. Он не приказывает писать свой портрет на карете, которой раздавит всех несогласных, он не приказывает писать мелодрамы этому лизоблюду Лулли, где он в образе Персея убивает дракона и спасает принцессу. Леопольд, отец нынешнего императора, велел увековечить себя в скульптуре: она показывает, как он преклоняется перед властью Господней и благодарит Его за то, что Он освободил Вену от чумы.

В преклонном возрасте Атто пережил глубокое крушение высокомерных идеалов своего короля и вместе с тем разочарование всей своей жизни, своей собственной жизни, которую он принес в жертву тяжелой (и нередко унизительной) службе Франции.

Французы, посещавшие императорскую сокровищницу в Хофбурге, продолжал Мелани, вернулись во Францию, злорадствуя, чтобы сообщить наихристианнейшему королю, как мало стоят камни короны Габсбургов по сравнению с сокровищами Версаля.

– Они смеются и говорят, что в галерее и пяти кабинетах лежит только рухлядь. Среди картин есть только парочка Корреджо которые чего-то стоят. Смешон и кабинет драгоценностей, не считая большого кубка, выполненного из целого изумруда, который настолько дорог, что прикасаться к нему может только император; также беден якобы и кабинет часов, где, как мне сказали, есть только одна стоящая вещь: механический рак, движения которого кажутся такими естественными, что его можно с трудом отличить от настоящего; приличен кабинет с большим черным агатом и вазами из ляпис-лазури, в то время как монетный кабинет просто жалок: ни единой стоящей монеты, все разбросано в беспорядке. А в последнем кабинете вроде бы выставлены совсем ничтожные предметы, такие как статуэтки из воска и игрушки из слоновой кости, которые годятся в лучшем случае на то, чтобы давать их пятилетнему ребенку! – воскликнул аббат, недоверчиво и высоко подняв брови.

Но французы, отеческим тоном заметил он, поступили бы умнее, если бы вели себя не столь презрительно, ибо скромность этого великого императора идет на пользу народу, в то время как во Франции люди умирают от голода.

– В Вене никогда не было места для фаворитов и авантюристов вроде Кончини, злобных душ вроде Ришелье, барышников как Мазарини, предателей вроде Конде, хитрых конкубин как мадам де Ментенон. При дворе императора решения принимают только избранные самим императором министры. Крупные дворянские семьи служат им на протяжении столетий, они не какие-нибудь скользкие змеи. Не только сокровищница, нет, вся резиденция обставлена очень скромно, и слуг вполовину меньше, чем в Версале: роскошь и большие дворцы оставляют дворянству, императору же приличествуют достоинство, традиция и вера. Он доверяет управление провинциями крупным семьям, за это они уважают его главенство. Здесь нет заговоров, отравлений, разврата, подозрительных магических ритуалов и других непристойностей, которые порочат Версаль. Если бы я рассказал тебе об этом…

– Точно, – кивнул я, – много лет назад вы говорили мне об этом, и еще вы рассказывали о клевете на бедного суперинтенданта Фуке и черных мессах Монтеспан, возлюбленной короля…

– Ах, и о них тоже… Неужели я и вправду уже рассказывал тебе об этом?

Память аббата Мелани начала слабеть. Кого бы это удивило, в восемьдесят пять-то лет?

– Да, синьор Атто, и в «Оруженосце», и на вилле Спада.

– Какая у тебя память! Ну, хорошо. Я уже ни на что не годен.

– Но, дядя, вы не должны так говорить, – впервые вмешался племянник Доменико. – Не слушайте его, – добавил он, обращаясь ко мне, – он любит жаловаться. К счастью, дела обстоят гораздо лучше, чем кажется.

– Ах, если бы наихристианнейший король только дал мне возможность покинуть Париж! Я бы немедленно вернулся домой, в Тоскану, – печально произнес Атто. – Да, там мне было бы лучше, в Пистойе, у моих родственников, в моем поместье, в Кастель-Нуово. Я приобрел его много лет назад и до сих пор ни разу не видел. Я устроил там даже портретную галерею: в ней есть портреты короля, супруги коннетабля, обоих кардиналов, дофина, дофинессы, между ними – король на лошади… А еще четыре небольшие эллиптические картины с Галатеей из виллы «Корабль», которые завещал мне аббат Бенедетти; я послал их туда и велел повесить, слегка наклонив, над четырьмя маленькими оконцами галереи, чтобы лучше было видно. Однако я вынужден довольствоваться тем, чтобы представлять себе их прелесть лишь с помощью писем своего племянника! Если я останусь в Париже, то прежде всего скоро стану совсем беден, с этими бумажками вместо настоящих денег, они ведь стоят не больше, чем макулатура! Весь город полон ими, их должно быть 150 миллионов ливров, и в остальной части империи они никому не нужны! Они – создание дьявола и крах Франции. Если менять их в Италии, тебе дадут не более половины, поэтому даже самые небольшие расходы на мое поместье выливаются для меня в целое состояние – я не могу даже велеть обить бочонки для воды железными обручами… – Атто вздохнул. – Я унизился настолько, что стал надеяться на лотерею короля, которая проходит каждый год в день святого Иоанна Крестителя, и молю Бога, чтобы он даровал мне хороший выигрыш, дабы я мог потратить его целиком и полностью на Кастель-Нуово. Но король не отпускает меня, он говорит, что вырос со мной и не может отказаться от аббата Мелани, а когда я настаиваю, он злится и гонит меня. Каждый раз, когда я проделываю это ужасное путешествие в Версаль, чтобы выпросить разрешение на возвращение в Италию, оказывается, что все было напрасно, а я стал еще более слабым…

– Переезд из Парижа в Тоскану? В вашем-то возрасте? – удивился я.

– А что я вам говорил? – подмигнул мне племянник. – Тяготы путешествия из Франции в Вену он перенес как двадцатилетний.

– Пожалуйста, не преувеличивай, Доменико, – проворчал аббат.

Может быть, племянник и преувеличивал, однако старый кастрат совершенно преспокойно сидел передо мной, после того как преодолел продуваемые всеми ветрами равнины, замерзшие реки и заснеженные горы и перевалы, отделяющие холодный Париж от ледяной Вены! Все это без драгоценного дара зрения, и потом, после пересечения границы ему пришлось переодеться в чиновника императорской почты. Чтобы не быть обнаруженным, ему, конечно же, приходилось скрывать, что он слеп, и отказаться не только от паланкина, но и от излишнего комфорта, который мог бы вызвать подозрения. Искусство притворства, подумал я, будет последним даром, который оставит утомленный дух аббата Мелани. И едва сумел сдержать улыбку.

И все-таки я был озадачен, услышав о таких финансовых трудностях: вероятно, аббату Мелани пришлось пойти набольшие жертвы, чтобы устроить мне место трубочиста, да еще и с домом с виноградником!

– Синьор Атто, чего же вам стоило, должно быть, послать меня сюда, я ведь и не подозревал, что вы…

– Оставим это, – отмахнулся Атто. – Вернемся к разговору: как я тебе уже намекал, я прибыл в Вену с миссией мира. А теперь давай расплатимся и пойдем отсюда.