Она дошла до одного из мостов, купив по дороге мороженое,
хотя было уже совсем нежарко, остановилась, оглядела Женеву. Все казалось ей
теперь совсем другим, и чувствовала она себя так, словно только попала в этот
город и теперь должна обегать все его музеи, осмотреть все
достопримечательности, побывать в модных ресторанах и кафе. Забавно – когда
живешь в городе, всегда откладываешь знакомство с ним «на потом», а в итоге
покидаешь его, так толком и не узнав.
Почему же ее не радует совсем уже скорая встреча с
Бразилией? Почему не печалит разлука со Швейцарией, оказавшейся достаточно
гостеприимной и приветливой? Ни обрадоваться, ни загрустить – ничего у нее не
выходило, разве что уронить две-три слезинки, испытывая страх перед самой собой
– перед девушкой красивой и неглупой, у которой было все, чтобы добиться
успеха, и которая неизменно совершала ошибки.
Ну, что ж, хоть на этот раз она поступает правильно.
* * *
Когда Мария переступила порог, церковь была совершенно
пуста, и она смогла молча разглядеть витражи, красиво подсвеченные снаружи
сиянием дня, точно умытого пронесшейся прошлой ночью бурей. Перед нею высился
алтарь с пустым крестом – это было не распятие с истекающим кровью, корчащимся
в предсмертной муке человеком, но символ воскресения, перед которым орудие
казни напрочь теряло всякое значение, важность и внушаемый им ужас. Марии
понравилось и то, что в настенных нишах не было окровавленных святых с
разверстыми ранами, – словом, она оказалась там, где люди собираются,
чтобы восславить то, что недоступно их разуму. Опустившись на колени, она
пообещала Иисусу, в которого все еще верила, но о котором уже давно не думала,
и Пречистой Деве, и всем святым: что бы ни случилось сегодня, она не переменит
свое решение и улетит домой. Она дала эту клятву, ибо ей ли было не знать,
какие хитроумные силки, способные сломить волю женщины, расставляет любовь.
Вскоре Мария почувствовала у себя на плече чью-то руку и, повернув голову,
прильнула к ней щекой.
– Как ты?
– Хорошо, – отвечал он, и в голосе его не
слышалось никакой тоски. – Прекрасно. Пойдем выпьем кофе.
Они вышли, держась за руки, словно двое влюбленных,
увидевшихся после долгой разлуки. Они поцеловались на виду у всех и, поймав на
себе возмущенные взгляды кое-кого из прохожих, улыбнулись тому, что вызвали
недовольство и пробудили желание, ибо знали – прохожие хотели бы последовать их
примеру да не решались. Оттого и возмущались.
Они вошли в кафе – такое же, как и все прочие, но другое,
потому что были там вдвоем и любили друг друга. Они говорили о Женеве, о том,
какой трудный язык – французский, о витражах в соборе, о вреде курения,
поскольку оба курили и даже не думали избавляться от этого вредного пристрастия.
Он не возражал, когда она заплатила по счету. Они
отправились на вернисаж, и она увидела его мир – художников, состоятельных
людей, казавшихся богачами, богачей, одетых скромно, чтобы не сказать «бедно»,
людей, толковавших о вопросах, о которых ей никогда не приходилось даже
слышать. Она всем понравилась, все хвалили ее французское произношение,
расспрашивали про карнавал, футбол и самбу. Все были учтивы и обходительны,
приветливы и любезны.
Потом он сказал, что вечером придет за ней в «Копакабану». А
она попросила не делать этого – сегодня у нее выходной и она хотела бы
пригласить его на ужин.
Приглашение было принято, они договорились встретиться у
него дома, чтобы потом поужинать в симпатичном ресторанчике на площади Колоньи,
мимо которого так часто проезжали на такси – но ни разу не попросила она
остановиться, чтобы можно было рассмотреть эту самую площадь повнимательней.
И тогда Мария, вспомнив о своей единственной подруге, решила
зайти к библиотекарше и сказать, что больше они не увидятся.
Ей казалось, что она простояла в пробке целую вечность,
дожидаясь, когда наконец курды (да-да, опять курды!) завершат свою демонстрацию
и дадут машинам проехать. Но теперь, впрочем, это не имело особого значения – с
недавних пор своим временем она распоряжалась сама.
Библиотека уже закрывалась.
– Может быть, я перехожу за грань приличий, но, кроме
вас, мне не с кем обсудить кое-какие проблемы, – сказала библиотекарша,
увидав Марию.
Не с кем? У нее нет подруги? Прожить целую жизнь в одном
городе, целый день видеть перед собой такое множество людей – и не найти
собеседницу? Наконец-то Мария нашла такую же, как она сама, а вернее сказать –
как все на свете.
– Я долго думала о том, что прочла про клитор... «О
Господи! Неужели – опять об этом?!»
– ...и вспомнила, что хотя мне всегда было хорошо с
мужем, но я почти никогда не испытывала оргазма. Как вы считаете, это –
нормально?
– А то, что курды каждый день устраивают
демонстрацию, – нормально? А то, что влюбленные женщины убегают от своих
волшебных принцев, – нормально? И что люди размышляют о фермах вместо
того, чтобы думать о любви, – тоже нормально? Мужчины и женщины продают
свое время, которое никакими силами не смогут выкупить, – это как? А
поскольку подобное происходит, то, что бы я по этому поводу ни думала, получается
– нормально. Все, что совершается вопреки законам природы, что противоречит
нашим самым сокровенным желаниям, представляется нам нормальным, хотя в глазах
Господа Бога это – жуткое искажение. Мы ищем собственный ад, мы тысячелетиями
созидали его и вот после огромных усилий можем теперь с полным правом выбрать
себе наихудший образ жизни.
Мария взглянула на сидевшую перед ней женщину и – впервые за
все время знакомства – спросила, как ее зовут (ей была известна только фамилия
библиотекарши). Оказалось – Хайди. И вот эта Хайди тридцать лет пробыла в браке
и никогда – ни разу! – не спросила самое себя, а в порядке ли это вещей,
что спишь с мужем и не получаешь никакого удовлетворения.
– Я не уверена, что мне следовало читать все это.
Может, лучше было бы коснеть в невежестве и пребывать в уверенности, что верный
супруг, квартира с видом на озеро, трое детей и неплохая работа в
государственном учреждении – это предел мечтаний для всякой женщины. А после
того, как вы пришли сюда, и после того, как я прочла эти книги, вдруг
задумалась над тем, во что я превратила собственную жизнь. И что же – это у
всех так?
– С полной определенностью могу вам сказать – у
всех, – рядом с этой женщиной, задававшей ей вопросы и просившей совета,
Мария, хоть и была вдвое моложе, чувствовала себя мудрой и всезнающей.
– Хотите, я расскажу поподробней? Мария кивнула.
– Ну, разумеется, вы еще слишком молоды и кое-чего
понять просто не сможете, но мне бы хотелось немножко поделиться с вами своим
горьким опытом именно для того, чтобы вы не повторили моих ошибок.